Млечный Путь, 2016 № 02 (17) - [17]

Джаз, хрусталь, фарфор и каблуки потрещали полминуты, затем раздался мягкий женский голос, какой бывает у ведущих детских передач, лучащихся эфирной задушевностью:

— Здравствуй, сынок. Как живешь без нас?

— Здравствуй, мама, — ответил Ли, осознавая, что плохо помнит ее голос. — Я живу прекрасно. Качественно питаюсь, регулярно делаю уроки, вовремя ложусь спать и никогда не убираюсь в доме. Но я обязательно поливал бы фикус, если бы он у нас был.

— Разве Консуэла не приходит, чтобы делать уборку? — удивилась мать.

Это было единственное, что она смогла услышать.

— Я давно ее не видел, мы с нею не совпадаем в плане графика посещений. Но, судя по тому, что золой тут все не засыпано, наша Золушка приходит. Простейшая логика.

— Причем тут Золушка?

— О’кей, не Золушка, а фея. Консуэла — невидимая добрая фея, наводящая порядок в нашем дворце. Телепортируется сюда из Мексики, потом обратно.

— У нее есть ключи, я сама их вручила ей перед отъездом.

Ли захотелось кричать, он скомкал в кулаке простынь и с силой дернул ткань.

Из всех чужих, посторонних, ничего не значащих людей те, кто произвел его на свет и платил по счетам, были самыми чужими. Они казались такими же плоскими, как картинки в комиксе, даже хуже, картинки, по крайней мере, оживляло воображение художников и читателей.

— Да, мама, я знаю, иначе она бы не смогла открыть дверь, и в доме было бы очень грязно, поэтому я довольно быстро догадался, что у Консуэлы есть собственные ключи, — сказал он и душераздирающе зевнул. — Извини, у нас раннее утро, и я очень хочу спать.

— Да-да, милый, конечно, — засуетилась мать. — Мы просто голову теряем с этим проектом, иногда забываешь, как тебя зовут, не только про разницу во времени. Боюсь, нам придется задержаться на пару месяцев дольше, чем планировали. Потерпишь без нас еще немного?

— Потерплю, — бросил Ли равнодушно, больше не желая притворяться.

Ему не было до них никакого дела, а им, сколько бы они ни разыгрывали заботу, был безразличен он сам. Они жили какой-то пятнистой, насыщенной, концентрированной, как питательный бульон, жизнью, ставили на дыбы города, пили «чайный кофе», поедали деревянными палочками блюда с названиями вроде «битва дракона с тигром», дышали другим воздухом — туманом, состоящим из воды и йодистых паров моря, смотрели в другое небо, такое мокрое и низкое, что оно почти лежало на захламленном асфальте днем, такое высокое и непроглядно черное, что в нем можно было усомниться ночью. Там, где они жили, давно наступило будущее, отменившее «вчера» и почти не оглядывающееся на «сегодня», оно летело по сверхскоростному шоссе и смотрело только вперед, прямо перед собой, как коматозник в ступоре.

Ли не сомневался, что у родителей была единственная линия вероятности, безупречно простая, идеально прямая, проведенная строго из пункта А в пункт Б, и увлекательная, как ковыряние в носу.

Он повернулся на бок, изучая вмятину на соседней подушке, оставленную головой Крис, и след от ее тела на простыне. Прошло несколько дней, а он еще ни разу не перестилал постельное белье, водя пальцем по вмятинам и складочкам, обрисовывал контуры засохших пятен, зарываясь носом в ткань, чтобы почувствовать запах ее кожи. Ему хотелось, чтобы мать с ним попрощалась, и можно было бы снова задремать, вспоминая, чем они с Крис занимались на этой кровати, как катались по ней, тяжело дыша, сливаясь друг с другом…

Он натужно закашлялся, чтобы не выдать себя, и сделал успокаивающий вдох, умиротворяя заколотившееся сердце.

— Ты здоров, милый? — спросила мать встревоженно.

— Я совершенно здоров, — заверил он.

— Не простудился? У тебя ничего не болит? К врачу сходить не нужно?

— Не простудился, ничего не болит, к врачу не нужно.

— А когда ты последний раз был на осмотре?

— Не помню, мам! Зачем мне осмотр, если я в порядке?

— А как твоя голова?

— На плечах, — Ли начал закипать. — Мам, можно мне еще поспать? Скоро в школу, хорош я там буду, если не высплюсь. Простейшую теорему Ферма не смогу доказать.

— Она же не имеет доказательств, — Ли услышал, как мать щелкнула зажигалкой. — Выдумщик ты, всегда таким был.

— Она уже давно имеет доказательства, твои сведения безнадежно устарели. А я никакой не выдумщик, ма!

Он заводился все больше, хотелось заорать: «Оставьте меня, блин, в покое! Возвращайтесь на свою долбаную вечеринку и прекратите изображать из себя родителей, я все равно не поверю!»

— Раньше ты, — она замялась, и истерично залившийся саксофон приглушил ее слова, — раньше ты часто выдумывал разные вещи. И это было проблемой.

Ли рывком поднялся на постели, резко отбросив одеяло.

— Что? — прошипел он. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ты знаешь, — скованно ответила она, глубоко затягиваясь сигаретой. — Твои детские фантазии.

Связь по мобильному телефону была неважной, воздух то потрескивал, то мелодично звенел, но сейчас Ли отчетливо услышал каждое слово. Похоже, мать ушла куда-то от сосредоточия людей: музыка и голоса стихли.

— Какие фантазии? — спросил он; этот унылый разговор приобретал новое нехорошее направление.

— Про путешествия на машине времени, инопланетян, разные миры…