Младенец Фрей - [15]

— Значит, можно приказать старческому телу: омолодись! — Лидочка вдруг поняла — ее собеседник безумен.

— И клетки его послушно и скоро изгонят из себя продукты старения, сделают сосуды вновь эластичными, глаза — зоркими, суставы — гибкими. А что в этом невозможного? — спросил Сергей.

— Только то, что этого не может быть. Жизнь необратима!

— Главное — поверить в очевидное, то есть видимое очами, а потом уже делать выводы. Когда я впервые, молодым врачом, столкнулся с этим феноменом, мне было еще труднее, чем вам. Но я поверил. И доказательства — в соседней комнате.

Лидочке показалось, что в глазах Сергея, как говорится, зажегся безумный огонь. Что теперь? Спасаться?

— Разные организмы в различных обстоятельствах обретают либо теряют такие способности. Все зависит от способности мозга повелевать функциями тела. А эти способности, как оказалось, безграничны. Моя же роль скромна. Я, зная, что и где искать, могу помочь телу.

Музыка за стеной оборвалась.

— Возьмем сына Евгении, — сказал Сергей. — Мальчику уже шестой год. Но он лежит в колыбельке. Физически ему меньше полугода.

— Вы хотите сказать, что проводите опыты над людьми? Я вам все равно не верю!

— Почему?

За дверью затопали.

— Он — чудовище! — закричал, как всегда останавливаясь в дверях, Фрей. — Вы читали роман Гюго «Человек, который смеется»? Компрачикосы! Вот именно! Кто дал вам право, чудовище, ставить эксперименты на людях?

— Вы ставили эксперименты над страной, Владимир Ильич, — ответил Сергей. — По какому праву вы делали это?

— Не смей! — замахал руками Фрей. — Забудь мое имя. Я не хочу, чтобы меня убили. Ищейки еще бегут по следу!

Казалось, что он отбивается от роя пчел.

— Я не убийца, — сказал Сергей. — Этот мальчик не может расти. С его болезнью дети не дотягивают до года. И конец. Я же удерживаю его в младенческом состоянии, ибо, как только его организм перешагнет через границу, соответствующую развитию годовалого ребенка, он умрет.

— И сколько же вы намерены продолжать… эту пытку?

— Вы сама чувствуете, что пытка — неточное слово. Ребенок не мучается. Я же жду, когда будет изготовлено лекарство от его болезни.

— А если это случится через сто лет?

— Будет решать мать.

— У вашей Женьки в голове солома! Неужели вы на самом деле доверяетесь ей? — Фрей был возмущен.

— Я слежу за исследованиями, — сказал Сергей. — И убежден, что результаты будут получены уже в ближайшие годы.

Говорил Сергей нехотя, словно этот диалог повторялся не впервые и Сергею не удавалось убедить самого себя.

— Там есть второй ребенок, — произнесла Лидочка. — Это тоже неизлечимая болезнь?

— Нет, другая проблема. Тот ребенок не может стать большим, он не хочет.

— Вы шутите?

— Возможно, в один прекрасный день я его задушу, — пообещал Фрей.

— Помолчите, — отмахнулся Сергей. — Мне самому не все понятно.

— Вам хорошо. Вы гормон знаете! — крикнул Фрей. — Чуть что — помолодеете, жену молодую возьмете. Я знаю, у вас все готово. Другие помрут, а вы наших внучек будете бесчестить!

— С меня этой жизни хватит, — усмехнулся Сергей. — Я пожил достаточно.

— Врешь! Самому скоро сто лет, а крепкий, как боровик!

— Если бы я мог ввести гормон по желанию… неужели я бы не спас Галину? Но решаю не я. Решает сам организм перед лицом смерти. Или страха, сопоставимого со смертью.

— Может, ты и не хотел ее спасать, — сказал Фрей и отступил к двери, словно испугался, что Сергей его ударит. — На молодой хочешь жениться.

Но Сергей вовсе не рассердился, он пропустил обвинение Фрея мимо ушей.

— Гормон, синтезированный мной, не может стать просто лекарством. И я убежден, что запрет на это лежит в самой природе жизни, — сказал он.

— А как же младенцы? — спросила Лидочка.

— Да, младенцы! — подтвердил Фрей.

— Здесь работают механизмы, которые включаются раньше, чем просыпается сознание. Я могу помочь младенцу. Но не взрослому. И не спрашивайте меня — как и почему. Я уверен только в одном — я старался выйти за пределы дозволенного человеку. Это слишком опасно.

— Но будут другие люди, другие ученые, — сказала Лида.

— Возможно, — ответил старик. — Надеюсь, это случится, когда нас с вами уже не будет на свете.

— И вы храните это в тайне?

— Разумеется. Как любой человек, владеющий пробиркой с бациллами чумы. Я могу разбить ее или закопать.

— Тогда молчи! — крикнул Фрей. — Не открывайся этой красотке.

— Не могу, — улыбнулся Сергей, — любому ученому страшно, что его знания умрут вместе с ним.

— Вам страшно? — спросила Лидочка.

— Не знаю. Возможно, уже не страшно. Потому что мне страшнее представить себе мобилизационные пункты, на которых древних стариков вновь превращают в юношей и выдают им гранатометы. Человечество всегда стремится обратить свои знания во вред людям.

— Ну уж это чушь! — воскликнул Фрей.

Сергей словно не слышал его.

— Я понимаю, — сказал он, — что через год или пять лет кто-то обязательно придет к этому открытию. Но, дай бог, к тому времени человечество станет лучше и добрее.

— Оно не станет таковым, если я его не сделаю свободным! — сказал Фрей, и в тот момент Лидочка окончательно убедилась, что он — оживший Ленин. Каким-то образом это было связано с тайной Сергея. Фрей был Лениным. И это находилось за пределами чуда и здравого смысла. Лида не могла поверить в то, во что уже уверовала. И совершенно непроизвольно она сказала: