Мизери - [18]

Шрифт
Интервал

фокусом, чем–то вроде игры, предложенной скучающими властями скучающему же населению; прошло и то, по–настоящему страшное время, когда понятно стало, что игра эта затеяна не просто так, но с умыслом, а разгадывать, чей он, против кого направлен и каковы ставки, было некогда, потому что умирала мама, Света год не знала других магазинов, кроме универсама во дворе их дома да аптек, где нули на ценниках тоже росли, как опухоль, но рост их казался естественным, неизбежным, в универсаме же Света не проводила более пяти минут: взяв хлеба и сыра, не проверив сдачи, она торопилась обратно в квартиру отвечать на беспокойные расспросы матери: «Как с продуктами?»

Мама все не могла забыть карточной системы, действовавшей в городе несколько месяцев накануне освобождения цен, и в ее путающемся сознании память о карточках начала девяностых годов сливалась с памятью о карточках начала сороковых. Она не верила Свете, что все в порядке, что вокруг изобилие и можно умирать спокойно.

— …Ну! — подтолкнул ее Игорь к прилавку. — Это лучший магазин в городе.

И то короткое время сразу после похорон, когда Света с недоумением поняла, что без блокадной пенсии матери ей одной, с ее учительским жалованьем, которого едва хватало на оплату квартиры и трамвая, прожить невозможно (а сил изменить жизнь не было в ней, как не было в ней желания понять происходящее), то недолгое время после похорон, когда первой реальностью изменившегося мира стала для нее близость Игоря, сначала звонившего каждый вечер, а потом приходившего каждый день, вернее, каждое утро, потому что он затеял ремонт, и Света согласилась, не думая, не сосчитав нулей в сумме, потребной для покупки краски, мела, обоев…

— …Сначала обои, — сказал Игорь.

«То время растерянности и беспомощности перед будущим, глядевшим на меня тысячей своих нулей, конечно же, кончилось тоже, иначе быть не могло, недаром мать сказала перед смертью: «Девочка моя, теперь ты будешь счастлива, выйдешь наконец замуж», а не умри мама, мы вряд ли встретились бы, как он обидчив!.. Иначе и быть не могло…»

Широким приглашающим жестом Игорь обвел ряд развешанных в строгом спектральном порядке образцов.

«…Не носит кольца? Правда, он и прежде не носил обручального кольца. Развелся ли?..»

— Выбирай, — сказал Игорь.

«…К чему этот ремонт? Я жалка в старом плаще. И пусть, и хорошо! Все будет, у меня все будет. Ремонт необходим. Куда–то запропастились мамины ключи, а ему нужны ключи. Как много цветов… Выбор…»

— На цены не смотри.

«Я жалка? Почему он ни разу… Сколько нулей?.. Да, время, когда я считала нули, кажется, миновало. Если мамины ключи не найдутся, сделаем дубликат… Купить краски! Он еще не видел моей седины. Могу я попросить у него денег? Каким простым становится все, когда вопрос жизни разрешается деньгами. Только деньгами! Как же я раньше не видела этой потрясающей простоты! Год назад… Ах, я ничего не помню, что было год назад! Кажется, мне было жаль… Что ж теперь?»

— Розовые — как тебе?

«Ремонт? Поймать его взгляд. Взять за руку… Рано… Ах, обои! Неужели мне не все равно?.. Голубые, с рыбьим рисунком…»

— Мне нравятся голубые.

— По–моему, темноваты. У тебя северная сторона.

— Восточная. Ты прав. Лучше розовые. Они моющиеся?

— Разумеется… Ну-с, у меня тут сосчитано, давай проверим…

Они сблизили головы над блокнотом с расчетами. Света вынула руку из кармана и коснулась плеча Игоря, как бы смахивая пушинку. Игорь был сосредоточен и нахмурен — слишком нахмурен, чтобы заметить взгляд, просивший ответа. Магазин сиял огнями, отразившимися в десятках зеркал. Бумажная радуга зло прошелестела, лишаясь одного из лучей. Продавец увязал рулоны в крепкую поленницу. Игорь вскинул ее на плечо и понес к машине. Они забрали остаток. Розовых больше не было…

Света задержалась на минуту у выставки светильников — подкрасить губы. Она никак не могла отделаться от привычки облизывать их. Этой осенью она поменяла тон помады с темно–вишневого на ярко–розовый. Тон назывался «цвет шиповника». Цвет шиповника, не облетавший до середины сентября, до первых утренних заморозков, высеребривших улицы и дворы амальгамой инея.

Береза под окном осыпала листву. Листья с тихим звоном падали на землю, будто монеты, выскользнувшие из слабой горсти. День убывал. Просыпаясь утром, Света заставала Игоря уже работающим. Света не помнила, когда пришел он: вчера, позавчера или только сейчас, за минутку до ее пробуждения. Так часто бывало у них, и она уже не удивлялась странному распорядку жизни, как если бы ремонт, поглотивший Игоря и казавшийся бесконечным, являлся главным законом нового времени. Она не смела бороться и восставать против этого закона, но тщательно обдумывала его затемненную формой суть, словно в поисках лазейки. Ремонт, как понимала она все лучше день ото дня, заменил собой десять лет расставаний и встреч. «Де–факто», — понимала Света, проснувшись. Игорь работал почти бесшумно. Так ли же понимал это он?

В точности так.

Впрочем, они молчали друг с другом. Молчать было просто. Спокойно. Немного странно — но, впрочем, почти как всегда. Как если бы прошлое было разбито вдребезги. Света не жалела о прошлом, готовая послушно жить, ловя осколки радости, брызнувшие в руки. Острые края льнули к пальцам, но никто не чувствовал боли. Соскребая краску с оконных рам, Игорь разбил стекло. Света хотела помочь, но он отогнал ее:


Рекомендуем почитать
Саломи

Аннотация отсутствует.


Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».


Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Верность

В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?


Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.