Мизери - [17]

«Боюсь, нам не успеть дослушать пластинку…» — подумала Света. Сердце приятно постукивало, поднимаясь.

Заметив, что дверь ванной не заперта, она задвинула шпингалет, пустила воду сильной струей, быстро оделась и присела на край ванны, лихорадочно соображая, что бы ей такое придумать — сию минуту, со всей возможной находчивостью.

«Тьфу ты, как нехорошо», — ругнула себя Света, услышав приближающиеся шаги по коридору, а потом — тихий стук в дверь, а потом мужской голос, охрипший от долгого шепота:

— Светочка, что с вами?

Ей стало так нестерпимо смешно, что пришлось зажать рот рукой. Дверь задергалась. Шпингалет заерзал, один винт выпал и покатился по полу.

«Господи!» — лениво взмолилась Света, отдуваясь после приступа истерического веселья, сметавшего все на своем пути, даже мысли, все до одной, без исключения.

— Что случилось? — прокричал тревожный человеческий голос над самым ее ухом.

Шпингалет валялся на полу. Света в ужасе посмотрела на учителя физкультуры. Лоб его был покрыт каплями пота, губы дрожали, а в руке он держал плоский столовый нож.

— Ми–и–зе–ри, — промычала Света, зажимая обеими руками смеющийся рот. — Настоящая Мизери.

Сладкая тошнота подступила к горлу и дала выход смеху вместе со всем, что накопилось внутри нее и не могло больше быть сдерживаемо. Шаг к раковине оказался слишком длинен. С извиняющейся, кривящейся жалобой улыбкой Света встретила руки учителя и потеряла сознание.

— Осетрина… — весело пожаловалась Света. — Не первой свежести.

Она сидела в кресле, в прихожей, внимательно наблюдая через полуоткрытую дверь ванной за тем, как двигаются лопатки на голой спине учителя физкультуры. Тот мыл руки, ожесточенно скребя их щеткой. «Художественная гимнастика», — вспомнила Света и поскорее нахмурилась, опасаясь истерики. Хмурясь, ей легче было жалеть и виниться. Жалеть не себя и винить себя — что может быть надежнее этой вечной формулы спокойствия!

— Наденьте халат, коричневый, у зеркала, — заботливо посоветовала Света.

Сережа взглянул на новенький мужской халат, висевший плечом к плечу с белым женским, потрепанным, и презрительно дернул усом. Света отметила, что усы у него гораздо темнее и пышнее шевелюры, и контраст этот представился ей яркой чертой мужской привлекательности гостя. Она чуть–чуть не произнесла комплимента, просившегося на язык, но вовремя спохватилась и болезненно кашлянула, отвечая на прохладный вопрос о здоровье.

— Вам получше?

«Давненько я не была такой бодрой, — хихикала Света внутри себя. — Вот спасибо так спасибо! Как он мил, с этим его ножом и босиком… Тьфу ты, пропасть!»

— Извините меня, — протянула Света басом.

Настроение ее было столь лучезарным, что учитель физкультуры, избегавший глядеть на нее (он уже вытер руки и теперь прикручивал шпингалет, используя в качестве отвертки столовый нож), казался лучшим из всех людей, какие когда–либо попадались ей в жизни:

— Осторожнее, не порежьтесь!

— Уже, — буркнул Сережа. — Мне уйти или остаться?

— Куда ж вы пойдете ночью?.. Поставьте чайник, Сереженька. Вы не представляете себе, как я вам благодарна!

— Тогда выходите за меня замуж, Светочка, — глядя на свой кулак, глухо проговорил он и встал рядом.

Света охнула от неожиданности и тоже посмотрела на кулак. Костяшки пальцев были разбиты в кровь. Света провела рукой по ссадинам, кулак раскрылся, рванулась кисть…

— Вы что–то сказали? — переспросила Света, отдергивая руку.

— Да. И, по–моему, в первый раз в жизни. Сам не ожидал. Вам лучше?

— Мне прекрасно, Сережа! Пойдемте пить чай. А потом я вам постелю. Ведь вам к первому уроку, кажется? Ну вот, надо спать. Вы храпите во сне?

— По желанию заказчиков.

— Умоляю, храпите погромче! Тем самым вы отомстите за меня соседу. Он не дает мне жить своим храпом. И днем, и ночью я слышу его через стену. Страшный соня! Храпите, Сережа, во все лопатки! Жизнь прекрасна…

— Светочка, — сказал Сережа, увидев, что она стелет ему постель на тахте. — Вы, надеюсь, не считаете меня насильником? Ложитесь и спите спокойно. Вам тоже к первому уроку. Соседа я придушу. А пока пойду еще чайку… У меня норма — восемь стаканов. Как вы славно зевнули! Черт, когда вы улыбаетесь, хочется плакать. Кстати, к нашему разговору, — за чаем они обсуждали американский кинематограф, — роман Апдайка «Давай поженимся» удачно экранизирован. Я серьезно.

— Не нужно серьезно.

Света отошла к окну. Ночь не была морозной. Спящие вороны гроздьями облепили ветви высокой березы, чуть покачивающейся в сонном оцепенении.

— Спите. Я лягу тут. — Света махнула рукой в сторону маминой кровати. — Попозже. Простите, Сережа. И храпите погромче, понятно?

— Понятно, — ответил учитель. — Мы еще увидимся?

— А то как же! — улыбнулась Света. — Мы будем видеться… каждый день!

Ей предстояла бессонная ночь. Было слишком поздно принимать снотворное. Тоска подступила к сердцу. Света дождалась, пока захрапит учитель, и легла не раздевшись на кровать матери, узкую, как две сложенные вместе руки.

* * *

— Выбирай, — сказал Игорь. — И не обращай внимания на цены.

Она и не собиралась смотреть на цены. Прошло время, когда Света, как большинство женщин ее поколения, проживших жизнь в условиях прочной стабильности, с несколько преувеличенным, но, в общем, вполне серьезным ужасом считала нули на ценниках товаров, которыми завалены были прилавки магазинов: и новых, блистающих зеркалами и привозным хрусталем, и старых, знакомых с детства, тех, куда мать посылала, давая рубль «на молоко и хлеб», а сдачу разрешала оставить себе (так маленькая Света за год накопила денег на первый свой велосипед); прошло то время, когда инфляция представлялась ей придуманным