Митрополит Филипп - [4]

В 1561 году Филипп вписал в заупокойный помянник Соловецкого монастыря имена своего отца Степана, матери, инокини Варсонофии, и брата Бориса. Как судьба обошлась с двумя его другими братьями – Прокофием и Яковом – остается только гадать. Возможно, к тому времени они все еще были живы, но с той же вероятностью могли умереть намного раньше, еще в юности, и потому не попали в соловецкий помянник.[8]

Огромное, разветвленное семейство Колычевых в XVI столетии процветало на службе. А если сложить воедино все поместья и вотчины, которыми владели его представители, то получится территория небольшой европейской страны. Биографии Степана-Стенстура и его сына Федора выпадают из общей судьбы рода.

Об отце уже говорилось. Что же касается сына, то и его молодость никак не «улавливается» в «сеть» военной документации того времени. Он обязан был служить. И по роду своему мог претендовать на высокие посты в армии, аппарате управления или при дворе. За Колычевыми в целом и за ближайшей родней Федора Степановича в частности, числились очевидные заслуги перед престолом. Как старший из братьев, рожденный старшим из братьев предыдущего поколения, он оказался во главе всей ветви. И что же? Ни один разряд ни единого раза не упоминает его на военной службе. Ни один документ не свидетельствует о том, что Федор Степанович занимал какой-то административный пост. Это необычно. Может быть, он до тридцати лет просто не успел подняться высоко? Что ж, вероятно… и всё же надо учесть одну особенность старомосковской цивилизации: юноши-дворяне начинали службу с очень раннего возраста. В пятнадцать лет они уже могли быть призваны в поход «конны, людны, оружны». Стало быть, к тридцати годам у Федора Степановича уже было за плечами полтора десятилетия службы. Никак не меньше. Так почему же он остался невидим для разрядов?

Выдвигались гипотезы, согласно которым Федор Степанович мог оказаться на службе у князей Старицких – удельной родни Василия III. Или, скажем, у Юрия Дмитровского – другого удельного князя. Документы, где записывались службы при удельных дворах, не дошли до наших дней, так что проверить это предположение невозможно. Оно и по сути неправдоподобно: если Степан-Стенстур служил Василию III, зачем ему было определять сына-первенца ко двору удельного князя? Ведь служба при удельном дворе по определению «честью ниже», чем служба при великокняжеском. Что же он, не хотел добра крови и плоти своей? Но и отвергнуть эту идею напрочь тоже нет оснований. Кое-кто из родни Федора Степановича служил тогда у Старицких…

В тридцать лет Федор Степанович мог уйти в монахи, поскольку не был женат. Ясно только одно: у него не было супруги в тот момент. Но была ли она раньше? Прийти к тридцатилетнему рубежу, не отведав брака – крайне необычный выверт в судьбе знатного мужчины XVI века. Одно из двух: либо до принятия пострига будущий митрополит все-таки был женат, но его супруга рано умерла, не подарив ему детей (а генеалогические памятники говорят о его бездетности). Либо он с юных лет подумывал о судьбе инока, и потому сознательно уклонялся от брачных уз, а отец не стал его неволить. Если верно второе, то Степана Ивановича надо считать человеком большой мудрости и удивительной мягкости: он согласился с нежеланием сына-первенца продолжать род, хотя это шло вразрез в обычаями служилой аристократии.

Житие говорит о юных годах Федора Колычева следующее: он сторонился «пустошных игр», любимых другими детьми, предпочитая им «книжное учение». Родители приохотили его к «художной хитрости – Божественному писанию», и мальчик полюбил читать. Степан и Варвара Колычева ласкали сына и баловали его.

Как отпрыск знатного семейства он должен был освоить ратную науку, прежде всего, получить навык езды на коне. К нему приставили молодых парней, обязав их побольше ездить верхом с Колычевым-младшим. В ту пору молодой человек, чтобы не отстать от сверстников, должен был как можно больше бегать, скакать на коне, бороться, упражняться в стрельбе из лука и участвовать в жестоких кулачных боях. Аристократ осваивал также правильное обращение с оружием, прежде всего, с саблей и боевым топором, а также узнавал от старших всё известное им о тактических уловках и походных обычаях русской армии.

Приобщаясь к «воинской храбрости», Федор все-таки больше тянулся к книгам, к молитве, к Священному Писанию.

Похоже, тут автор Жития не столько измышлял подробности жизни святого, сколько пользовался какой-то устной традицией, существовавшей в Соловецком монастыре. Чувствуется, как в его рассказе проступают живые черты характера юного аристократа. Не столь уж многие крупные деятели Церкви возвысились из аристократических родов, и считанные единицы были причислены к лику святых. Поэтому всякий раз агиограф, задумываясь над судьбой такого человека, должен был себе и читателям объяснить: как личность, самой судьбой приготовленная для битв и государственных советов, оказалась в стенах монастыря? Савва Сторожевский, например, происходил если не их аристократии, то уж во всяком случае, из богатых людей. Однако об особенной «книжности» его известий нет. Это был выдающийся аскет, возможно, исихаст, один из любимых учеников Сергия Радонежского, видимо, не «философ». Таков же и знаменитый Кирилл Белозерский – отпрыск величайшего рода московских бояр. Стефан Пермской, напротив, с детства проявлял тягу к духовному слову и необыкновенные способности к учебе. Вот уж был великий книжник! Но нет данных, которые дали бы возможность связать его происхождение со средой «служилых людей по отечеству», т. е. дворян. Вообще, когда агиограф извещает о «книжности» какого-то святого, это чаще всего не часть литературного этикета, а отражение действительной черты характера. Преподобный Сергий Радонежский, например, вышел из ростовской знати, правда, из обнищавшего рода. Ему учение на первых порах не давалось, а обстоятельства жизни его родителей не располагали к занятиям военным делом. С Федором Колычевым всё наоборот. Его ожидала блистательная карьера, ему предстояло водить в бой полки и целые армии, выступать на заседаниях Боярской думы… И он это прекрасно знал. Но в какой-то момент отказался и от достатка, и от карьеры, и от жизненного предназначения. Почему?