Митино счастье - [8]

Митя всем своим существом воспринял долгожданную картину, выражавшую его представления о реальной плоти бесконечного пространства, но эта картина больше его не пугала.

Впитывая дыхание Залива, Митя начал механически совершать непривычные, но давно продуманные и потому хорошо понятные ему действия. Примеченная им ещё летом ближайшая сосна, наклоненная, как и все ее соседки, в сторону покрытого льдом пляжа, гостеприимно протягивала свои узловатые ветви, которые начинались почти от самого переплетения высоко вырывавшихся из земли мощных корней. Митя сбросил куртку на снег и, обдирая незнакомые с грубой работой ладони, принялся быстро карабкаться вверх. Добравшись до самой толстой, почти горизонтальной ветки, он оседлал её и прислонился спиной к стволу.

Он набросил на шею петлю давно заготовленного толстого шёлкового шнура со специальным скользящим узлом, над изобретением которого ему пришлось изрядно поломать голову. Оставалось обвязать шнур вокруг избранной ветки, предварительно прикинув на глаз свободную длину, необходимую для сильного рывка, способного мгновенно избавить от боли. Выполнив эту несложную задачу, Митя снова откинулся к стволу, запрокинул лицо кверху и, потирая ноющие от холода и ссадин руки, расслабленно замер в меланхолическом спокойствии.

Солнце, пробивающееся сквозь тончайшую кальку облаков, поднималось над Заливом, подходя к наивысшей точке. Близился первый в Митиной жизни новогодний полдень, не суливший ему подарков от Деда Мороза, который, похоже, навсегда отвернулся от него. Митя воспринял этот горький факт с неожиданной для себя лёгкостью и стал равнодушно вслушиваться в звуки со стороны посёлка, постепенно просыпавшегося после затянувшейся праздничной ночи. На смену редким выкрикам проносящихся над Митей чаек пришли далёкие отголоски детского смеха и беззлобной семейной перебранки, назойливый шум прогреваемого автомобильного двигателя, монотонный скрип железных качелей, нескончаемая перекличка собак, грай встревоженных галок и гулкий стук топора, отзывающийся послушным эхом.

Время для Мити уже остановилось. Он не собирался медлить с принятым накануне решением, которое должно было освободить его от невыносимой тоски одинокого и бесцельного бытия.

— Женечка! Женечка, что же это такое! — пробормотал Митя вслух, совершенно уверенный, что она слышит его, что она здесь, что она молчит только потому, что ещё не поняла непоправимый ужас всего того, что она наделала. — Ах, всё равно, Женечка, — горько и нежно прошептал он напоследок, а затем резко переместил корпус вперед, свободно перевернулся вокруг ветки и ринулся к земле, на встречу с бесконечностью.

На краткое мгновение Митя погрузился в вожделенный абсолют мрака, но это сладкое блаженство небытия неожиданно сменилось ворвавшимся в его сознание потоком света.

Неумело завязанный узел плавно заскользил, предательски смягчив смертельный рывок и предельно растягивая незнакомую боль, которая сдавила горло и пронзила его тело от затылка до поясницы. Ноги, обутые в тяжёлые шнурованные ботинки, дёрнулись и беспомощно повисли, покачиваясь у самой земли, примерно на ширину ладони от выступавшей из-под снежно-ледяной корки высохшей осоки. Там, внизу, по снегу отдельно от него медленно и бестолково перемещалась из стороны в сторону его тень, почти соприкасаясь с парящим над землёй телом.

Митю охватил леденящий страх, и ему подумалось, что в таком состоянии он может провисеть здесь целую вечность. Он хотел было ухватиться за скользкий шнур сзади над головой и, подтягиваясь на нём, добраться до спасительной перекладины. Но ветка была теперь слишком высоко, а руки потеряли чувствительность и сами по себе нелепо выставились вперёд с судорожно сжатыми кулаками, как будто ухватив руль невидимого велосипеда.

Теряя сознание от отчаяния, боли и удушья, Митя, как в детстве, на мгновение зажмурился и заставил себя сосредоточиться на своём самом главном желании. Он вдруг с предельной отчётливостью понял, как невыразимо сильно ему хочется взглянуть в лицо Женечки и уловить в нём хотя бы слабый отблеск прежнего чувства.

Широко раскрытыми глазами он в последний раз обвёл окружающий его пейзаж, начав обзор с валяющейся неподалёку собственной куртки и припорошенных снегом очков. Теперь Залив оказался у него за спиной, а перед лицом возникла вереница заросших молодыми соснами дюн с обильно проступающим сквозь снежную белизну разноцветным мусором. Тропинка, которая привела его сюда, уходила за ближайший холм, снова возникала и вновь пряталась, словно заманивая его назад, в тот несказочный мир, где простое счастье так сильно зависит от разделённой любви, домашнего уюта и радостных подарков.

Дед Мороз не подвёл его. На самом дальнем конце извилистой тропинки, на предельном рубеже своего близорукого зрения, Митя успел разглядеть группу суетливо бегущих в его направлении людей. Впереди всех, поминутно увязая в корке обманчивого наста и неловко придерживая длинные рукава наброшенной на плечи Гришиной куртки, бежала к нему Женечка. Разметавшиеся на ветру тёмные волосы почти совсем скрывали прекрасное Женечкино лицо, но Митя не сомневался в том, что в её глазах стоят слёзы сострадания и любви.