Мистификация - [141]

– Однако он признал, что наши доводы сильны и, по сути своей, обоснованны, – сказал Морвилло, – и у него нет возражений – но нет и сил закрыть глаза на то, что преступление все же было совершено.

Он не сможет снять с Эдит обвинения, если она просто получит неприкосновенность со стороны прокурора в Америке.

Обеспокоенный этим заявлением, Морвилло вынудил Велеффа взять его с собой на встречу с главным прокурором кантона Цюрих, доктором Луги.

– И потом я выдвинул идею, – продолжил Морвилло, – что Эдит должна пройти в деле как соучастник сговора. Если мы объединим все швейцарские расследования в одно дело, касающееся преступного сговора, до федерального суда, то такой ход может решить проблему. Лути понял мою мысль и подумал, что идея хороша. Он согласился, что если мы возложим всю ответственность на одного из Ирвингов, то швейцарцы не будут продолжать выдвигать обвинения. Также он согласился остановить процесс экстрадиции.

Но Велефф, обвинитель, был не в восторге от таких изменений и на следующее утро провел вторую встречу.

– Мы повторили предложение, – объяснил Морвилло, – и Велефф согласился-таки на сделку.

Наше облегчение и благодарность оказались недолговечными. Обещание свободы для Эдит просуществовало меньше недели, за которую мы успели сознаться во всем. Боб Морвилло и Джек Тиг сделали все, что было в их силах, и их действия были не только выгодными для них самих, но еще и гуманными по отношению к нам. Однако в понедельник утром газеты запестрели заголовками: "ШВЕЙЦАРСКОЕ ОБВИНЕНИЕ ЗАКЛЮЧИЛО СДЕЛКУ О ЖЕНЕ ИРВИНГА". Журналист из "Нью-Йорк дейли ньюс" заявлял, что "власти Швейцарии и США заключили соглашение о снятии обвинений с жены Клиффорда Ирвинга, вынудив писателя сотрудничать со следствием", и что "кое-кто отправится в тюрьму". Остальные нью-йоркские газеты трубили о предполагаемой сделке с той же уверенностью, полностью наплевав на последствия.

Никто не знал или не признавался, каким образом история просочилась в прессу. Но ущерб от этой шумихи оказался колоссальным. Решив, что достоинство ценнее, чем справедливость или твердо данное обещание, швейцарские власти отказали Роберту Морвилло.

– Да они просто предатели, – жаловался он Мори. – Утверждают, будто никаких сделок не заключали.

Позднее судебные органы кантона Цюрих заявили, что вся история была недоразумением.

– Да не было там никакого недоразумения, – кипятился Морвилло. – С нами был переводчик, к тому же Джек Тиг говорит по-немецки. Предложение повторялось три или четыре раза на двух встречах. Я бы не улетел из Цюриха, если бы существовала хоть малейшая неопределенность или двусмысленность. Они просто нас кинули.

* * *

Мы часами сидели в приемной в офисе главы криминального отдела, пока Нессен, Сарнофф и Лорбер спорили с Морвилло, Тигом, Ньюменом, а также доводами почтовых инспекторов и других защитников штата и правительства. Мы слышали голоса, но не могли разобрать слов – кроме тех случаев, когда тон становился уж совсем резким и ярость прорывалась наружу. Тогда пронзительный тенор Морвилло словно нож проходил сквозь стену, подчеркнутый громовыми раскатами баса Сарноффа, всегда говорившего с трубкой во рту, и успокаивающими нотами бархатного тенора Фила Лорбера.

Я чувствовал себя ребенком, который прогулял занятия в школе, а теперь ожидал вызова к директору. Мы с Диком слабо пытались завязать беседу с двумя секретарями в приемной, как вдруг, после особенно ожесточенной и громкой пикировки, вышел Фил, качая головой.

– Этот Мори, – прошипел он, – балансирует на грани войны, прямо как Кеннеди с Хрущевым! У меня бы не хватило смелости.

Время от времени Сарнофф выходил из кабинета, чтобы посовещаться с Диком, а Мори – со мной, потом они возвращались, и игра в покер продолжалась. На кону стояла наша свобода – и в конечном итоге наши жизни.

* * *

Но даже запертые в гниющем трюме тонущего корабля, мы находили время и силы для юмора.

– Остается либо плакать, либо смеяться, – сказал я Дику. – Мне до лампочки, что там думает пресса. Они хотят, чтобы я рвал на себе волосы, встал на колени при всем честном народе и посыпал голову пеплом, а я так не могу. Я никого не убил, десятилетних девочек не насиловал. В "Макгро-Хилл" и "Лайф" сидят взрослые люди.

Я вспомнил про тест на детекторе лжи и таинственное отсутствие обещанного письменного заключения. Настал момент, решил я, когда добрая воля жертвы может провести ее, осознанно или нет, через тонкую грань между виновностью и доверчивостью.

К тому времени "Тайм" выбросил с первой страницы выпуска от 21 февраля президента Никсона и разместил на ней мой портрет – в котором даже мои собственные дети никогда бы не признали своего отца, – называя меня "мошенником года". Среди всего прочего я обнаружил, что, оказывается, задолжал Карло Гамбино из мафии, избиваю свою жену, принимаю наркотики и страдаю от алкоголизма. Если бы они знали, что у меня на Ибице была собака-дворняжка, то зоофилия неминуемо попала бы в список моих прегрешений. "Тайм" рассказывал о том, как Дик прибежал к федеральному прокурору и "в обмен на защиту от наказания... хотел признаться, противореча своим же собственным показаниям, что никогда не видел Хьюза". Столь же мало соответствовал истине и материал "Тайм" о моей реакции на сообщение Фрэнка Маккалоха о том, что они получили рукопись Фелана и утром собираются положить оба сочинения на стол и сравнить их.