Мистификация - [13]

С подписью пришлось намучиться еще больше. Эдит написала свое имя полностью размашистым почерком; чернильный выводитель выбелил красивую бумагу с водяными знаками, но имя Эдит Ирвинг все еще было видно. Осторожность привела к раздражительности, а та, в свою очередь, – к иррациональной храбрости. Следуя стилю подписи, я взял толстый синий фломастер и размашисто написал "Хельга Р. Хьюз". Белые следы все равно виднелись. В ярости я бросил паспорт в ящик, с грохотом захлопнул его и постарался обо всем забыть.

Полпачки линованной желтой гербовой бумаги прибыло от Дика три дня спустя авиапочтой. Я получил посылку вместе с остальной почтой в банке по пути в студию на Лос-Молинос. Все утро я провозился со сценой в новом романе, которая нуждалась в серьезной переработке, но взгляд постоянно сползал к пачке желтой бумаги, небрежно валявшейся на полотняном стуле. Я принялся рыться в сундуке, втиснутом позади кровати, и нашел то, что искал: старую истербруковскую ручку и бутылочку чернил "Паркер". Черная жидкость засохла от старости, но на поверхности еще остался водянистый слой примерно с дюйм толщиной, годный для использования. Я промыл перо под краном с холодной водой на кухне. Как мне представлялось, Ховард Хьюз – именно такой старомодный человек, который должен использовать нечто подобное. Кстати говоря, сам я не пользовался похожим агрегатом уже лет десять. Все письма, написанные мною в "Макгро-Хилл", были созданы при помощи обыкновенных шариковых однодневок.

Сразу стало понятно, что похваляться может каждый. Как подделать письмо? Подпись – это одно. Достаточно попрактиковавшись, я бы справился, но вот письмо – это просто неподъемная работа. Крохотный образец почерка в "Ньюсуик", последний абзац из письма Хьюза к Честеру Дэвису и Биллу Гэю, – вот и все, что имелось у меня в распоряжении. Ни один специалист по подделкам не будет работать с таким материалом. Определенно, понадобится увеличительное стекло. Целый час я его разыскивал, перерыв все ящики и картотечные шкафы, и наконец, вспотев, сдался, стоя посреди невыразимого разгрома. Я вернулся к роману, через пятнадцать минут завяз и в пять часов отправился домой.

Ялит – образец порядка. Я же жил в хаотичных джунглях писем без ответа, рубашек и свитеров, свисающих со спинок стульев, счетов и квитанций, кучей громоздившихся на кровати в студии, дюжин папок для бумаг с самонадеянной надписью "Отправить в картотеку", каковая, по большому счету, до сих пор существовала только в мечтах.

– Где это проклятое увеличительное стекло, которое я привез из Нью-Йорка? – возопил я.

– Там, где ты его положил, – невозмутимо отреагировала жена.

В десять часов утра на следующий день я уже был в студии. Тут же зазвонил телефон. Было ясно, кому так не терпится, поэтому разговор начался без прелюдий:

– Да, я получил бумагу, но не могу написать письмо.

– Что значит "не могу"? Ты же сказал, что у тебя все схвачено.

– Ну, ошибался. Послушай, Дик, вообще, это не так-то просто. У меня нет увеличительного стекла.

– Да какого черта с тобой происходит? – заорал он. – Между прочим, именно ты заявил, что у них не будет образца, с которым они могут сравнивать твое письмо, а теперь вдруг проявилась педантичность. Ты сдаешься, даже не начав. Возвращайся к работе. Тренируйся!

– Хорошо, Кнут Рокне[7]. Я поговорю с тобой завтра. Мне не звони. Сам позвоню.

Я достал желтую бумагу, ручку, чернила и номер "Ньюсуик". Заветный отрывок из письма гласил:

Я уже говорил, это дело весьма огорчило меня, запятнало репутацию моей фирмы и нанесло урон всем преданным мне людям, поскольку имело долговременные последствия.

Мои наилучшие пожелания,

Ховард Р. Хьюз

Я внимательно просмотрел его, сначала строчные буквы, затем прописные. К счастью, в имевшемся у меня образце был весь алфавит за исключением "б", "щ", "ы" и "э", если не считать твердого знака. Конечно, трудновато будет написать письмо, не используя букву "б", но почерк Хьюза, похоже, основывался на стандартной системе чистописания, которую преподавали, когда я еще учился в начальной школе. Так что следовало так извернуться, чтобы свести недостающие буквы к минимуму, а в случае крайней необходимости подделать их и надеяться на лучшее. Обрадовавшись, я тут же, к своему ужасу, понял, что с заглавными буквами дело обстоит хуже некуда. В представленной выдержке их было всего лишь четыре штуки: "Я", "М", "Р" и "X". Таким образом, перед начинающим мошенником встала проблема сочинить письмо, используя только эти буквы. Я поразмышлял несколько минут, а затем придумал самое простое решение. Хьюз, по определению, должен быть жутким эгоистом, поэтому каждое возможное предложение в своем письме он будет начинать с "Я" или "Мой".

Работа завершилась, когда за окном уже давно стемнело. На следующий день роман был заброшен, а я с увлечением отбарабанил на пишущей машинке три черновика писем Хьюза. Затем пришлось сделать несколько исправлений, чтобы выбросить все незнакомые мне заглавные буквы, а потом я позвонил Дику в Пальму и громко зачитал вымученный текст.

– Неплохо, – ответил он. – Только как-то суховато.