Мистические культы Средневековья и Ренессанса - [111]
Сделав эти предварительные замечания, обратимся к памятникам, относящимся к осуждению рыцарей Храма: в текстах их процесса, в сближениях, позволенных с гетеродоксальными принципами, которые мы поспешили набросать, исследуем то, что являлось их доктриной.
Идея, представляемая Тамплиерами о сотворении и происхождении зла, никак не отличалась от воззрения большей части других великих сект, им предшествующих или современных. Например, Гностиков первых веков, Павликиан девятого века, Катаров одиннадцатого столетия: все они были дуалистами. Они признавали изначально высшего Бога, верховное существо, пребывающее на небе. И отсюда примечательный факт, подытоживающий многочисленные признания.
Брат Иоанн де Сарнаж (de Sarnage), прецептор дома Тамплиеров Суассона, принимая Бертрана де Монтиньяка (de Montigniac), и вслед за ним неоднократно повторившего клятву благоговейно соблюдать секретные статуты, показывает ему крест, на котором находился образ Иисуса. Он увещевает его нисколько не верить последнему, поскольку оный являлся лишь лжепророком без всякой силы, sine ullam valorem, но верить в высшего Бога небес, единственного, Кто мог Того спасти[971].
Посвятитель Фулька де Труа (Foulques de Troyes) ему равно предписывает верить не в лжепророка Иисуса, но в верховного Бога[972]. Посвятитель Иоанна де Шуна (de Chounes) ему говорит: «Веруй только в Бога небесного, но не в Него»[973]. Ниже прочтем важное показание Гальсерана де Теуса (Galcerand de Teus). Фульк де Труа сообщает весьма примечательную подробность: один из свидетелей его принятия, показывая образ Иисуса на кресте, произносит следующие слова: «Не доверяйте ему большого дела, поскольку он слишком юн»[974]. Хотелось бы обратить внимание на данную фразу: она заключает глубокий смысл.
В показаниях, относящихся к началу догмы, исследуемой нами, это обыкновенно осуществляется в противопоставлении с Иисусом, определяемым лжепророком, высшего Бога, изображаемого в качестве истинного Бога, которому одному подобает верить. Именно этот смысл выражен в нескольких показаниях: «Веруйте в Бога небес, но не в Него. – Верьте не в Иисуса, но в высшего Бога».
Но стало бы заблуждением заключать из данных выражений, что Тамплиеры рассматривали этого высшего Бога как единственную силу, которой они обязаны культом. Они одинаково поклонялись идолу, и оный, как мы увидим, являлся вовсе не образом небесного Бога, но отображением низшего Бога, устроителя и господина материального мира, творца всякого дольнего блага и зла, того, благодаря которому зло было введено в творение, первоисточника всего, что появляется на свет, дабы как радоваться, так и страдать.
Определенные показания устанавливают, что божество, изображаемое идолом, было скорее злым Богом, демоном. Это maufe, следуя выражению Рауля де Жизи (de Gysi)[975], и это слово на языке эпохи точно обозначает злого Бога, дьявола[976]. Он же – дьявол преисподней согласно Петру де Монкаду (de Moncade)[977]. «Как назывался этот идол?», – спрашивает инквизитор у Иоанна де Кассанаса (de Cassanhas). Он отвечает: «Демон, в которого я мог верить». Итак, тот же самый Иоанн де Кассанас нам сообщает, что его посвятитель, показывая ему идола, имевшего человеческий облик, ему говорит: «Вот друг Божий, который беседует с Богом, когда хочет. Воздай ему благодарность за добро, которое он вам делает, и он исполнит ваши желания»[978]. Эти столь определенные понятия, сопоставленные с обозначением демона, данного тем же свидетелем предмету своего культа, ясно доказывают, что в теологии ордена злой Бог никак не являлся высшим Богом, но был Его другом, божеством в хороших отношениях с Ним, обладавшим достаточным могуществом, чтобы исполнять пожелания своих почитателей.
В отсутствие столь положительного показания, качества, атрибуты, данные Тамплиерами своему идолу, были бы достаточны, чтобы показать, что он вовсе не представал образом высшего Бога. Рыцари его призывали «как Бога и как спасителя» (статьи 49 и 50 обвинительного акта); больше того, как спасителя всего ордена[979]. Они обращались к нему с христианскими словами: “Deus adjuva me”[980]. Согласно им он мог их обогатить и дать всему ордену любой вид блага[981].
Наконец, и это атрибуты, которые необходимо тщательно отметить, изображенное идолом божество обладало силой заставлять цвести деревья и произрастать землю (статьи 56 и 57). Эти определения не являются терминами обвинительного акта: они – те же самые выражения, коими пользуется брат Бернард из Пармы, второй из свидетелей, заслушанных во Флоренции, в важном документе, приводимом для чтения в конце исследования[982]. То же самое показание в устах четвертого свидетеля Николая Регинуса (Reginus) и Якова де Пигаццано (de Pighaczano). Итак, в точности те же самые определения использовались инквизицией в Тулузе для обозначения злого бога альбигойских Катаров
