Мистерия в парижском омнибусе - [27]

После нескольких безуспешных попыток прокрасться вперёд между стеной и этим персонажем, Амьен дошёл до того, что в несвойственной ему манере попробовал немного подтолкнуть этого нахала, чтобы убедить его передвигаться немного быстрее.

Мужчина обернулся, бормоча достаточно отчётливо невежливые слова, и показал, таким образом, своё лицо художнику, который испытал странное ощущение, увидев его. Полю показалось, что этот любитель театральных драм премного походил на пассажира омнибуса. Это были те же черты, будто обрезанные ударами топора, те же седеющие усы, те же бакенбарды, по-военному подбритые, то же тяжёлое выражение физиономии. Только его костюм кардинально отличался о персоны, которую он видел поднимающейся в империал омнибуса: вместо мешковатого пальто и фетровой шляпы этот господин был одет в чёрный редингот из тонкого сукна и совсем новую шёлковую шляпу.

Его глаза быстро осмотрели… буквально ощупали Амьена… очень живые, черные глаза в тени густых бровей, и без сомнения он решил, что Амьен не достоин его гнева, так как, вместо того, чтобы грубо его окликнуть, он тотчас же принял прежнее положении, и ускорил свой темп, да настолько, что Поль почти сразу потерял его из виду в коридоре, который вёл в направлении оркестра.

«Поклялся бы, что он меня узнал и сбежал, — подумал Амьен. — Если бы Верро был здесь, и если бы я с ним поделился своими впечатлениями, он бы преследовал этого индивида по пятам. Но я не Верро, и я не собираюсь развлекаться беготней и погоней за мифическим незнакомцем.»

После этой мудрой мысли Поль продолжил свой путь на первый ярус театра. Он искал ложу, которая располагалась прямо напротив сцены, и когда нашел её, позвал билетёршу, не думая больше о встрече, которая только что с ним приключилась.

Гардеробщица прибежала на звук его хорошо поставленного голоса и ввела в ложу, занятую отцом и дочерью Дюбуа.

Амьен с удовольствием наблюдал, как щеки мадемуазель Авроры окрашиваются густой пунцовой краснотой, которая, как ему показалась, была ей к лицу, а господин Дюбуа его принял наиболее учтивым образом. Он потрудился встать, чтобы протянуть Полю обе руки, и сам подвинул стул вновь прибывшему, и Амьен сел на него только после того, как оплатил за столь лестный приём развёрнутым комплиментом в адрес семейства Дюбуа, на который девушка ответила любезной улыбкой.

— Я был уверен, что вы не откажетесь составить нам компанию, — воскликнул господин Дюбуа, — и я вас благодарю за то, что вы посвятили нам ваш вечер.

Этот домовладелец-капиталист был маленьким аккуратным старичком, приятного аспекта и модно одетый. У него были быстрые жесты, правильная и лёгкая речь, привлекательные манеры, и его физиономию можно было бы назвать симпатичной, если бы она была откровеннее. Глаза немного портили её-они почти никогда не смотрели в глаза собеседника, и в них была тревожная подвижность. И затем, губы чересчур сильно расплывались в улыбке, но она была банальна и не искренна. Хотя, в совокупности его физиономия была скорее приятной, и у господина Поля вполне вырисовывался на горизонте очень презентабельный тесть.

Мадемуазель Аврора, к счастью для нее, ничуть не походила на своего отца. Она, без сомнения, именно от своей матери унаследовала свою фигуру, цвет волос и некоторую милую беспечность, которая придавала всему её облику особенную привлекательность. У нее была, как говорится, стать и порода, а господин Дюбуа, в отличие от неё был простоват, и отличался не самым лучшим воспитанием. Но он был без ума от своей дочери, и поэтому ему многое прощалось от бомонда, воспринимавшим его таким, как он есть, в угоду его наследницы.

Амьен смог ему понравиться своей обходительностью и уважительностью, качествами, которые не свойственны большинству художников по отношению к мещанам. Поль простёр своё снисхождение к этому буржуа до такой степени, что позволял ему давать свои оценки той или иной картине. Он выслушивал его комментарии о картинах мастеров старых школ и современных признанных мэтров, и не пренебрегал комплиментами в отношении этих реплик.

Мадемуазель Аврора разбиралась в искусстве, возможно, не намного лучше, чем её отец, но у неё был такт, и она испытывала благодарность к Амьену за то, что он не насмехался над её отцом.

—

Дорогой, — сразу же сказал ему месье Дюбуа, — вы прибыли очень вовремя, чтобы нас примирить в споре по вопросу, связанному с искусством.

—

Я заранее уклоняюсь от этой роли, — скромно сказал Амьен, — и я убеждён, что вы правы… но и мадемуазель не ошибается.

—

О! Не пытайтесь отделаться вежливым поражением. Вы очень компетентны для того, чтобы разрешить наш спор, и абсолютно необходимо, чтобы вы нам высказали ваше мнение.

—

Я очень горд узнав, что вы и мадемуазель были так любезны и вспомнили обо мне.

—

Я вас прошу полагать, дорогой месье Амьен, что с нами это будет случаться часто. Вы не из тех, о ком забывают, и особенно теми, кто знает вас так, как знаем мы, а вас мы узнали ещё до очной встречи по вашим произведениям, которые стоят того, чтобы на них посмотреть и приобрести. Ваше имя у всех на устах, да и не сходит со страниц всех парижских и не только газет. Везде только и говорят о картине, которую вы собираетесь показать в этом году, это будет большой успех Салона, как мне сказали, и я этому верю. Итак, — именно эта картина была точкой отсчёта нашего разногласия с дочерью …