Мистериум - [60]

Линнет рассказывала о себе, а снег шуршал по оконному стеклу — этот шорох навевал ей мысли о перьях и брильянтах. Она рассказывала о детстве, когда лес неподалёку от сложенного из камня родительского дома казался заколдованным в морозные зимние дни; о кружках вина с пряностями; о богослужениях на таинственной латыни; о завёрнутых в красную бумагу книгах, импортированных из языческих стран южной Европы и Византии. Её отец был бородат, набожен, образован и не от мира сего. Мать раскрывала ей тайны. Что-то всегда живёт во всём, говорила она, нужно лишь уметь искать.

Когда вступили в силу законы против идолопоклонства и прокторы пришли за её отцом, он пошёл с ними, не сказав ни слова. Через месяц они пришли за матерью Линнет, которая непрерывно кричала, когда её вели к угловатому чёрному фургону. Прокторы забрали и Линнет и отправили её к ренунциатам, пока тётя-христианка из Бостона не выкупила её и не дала её образование — лучшее, что можно купить за деньги.

Декс Грэм рассказывал о совсем другом детстве: в предместье большого города, беспокойном и залитом светом телеэкрана. То была жизнь более свободная, чем Линнет могла себе вообразить, но, во многих отношениях, и более ограниченная. Там, откуда пришёл Декс, никто много не рассуждал о смерти или добре и зле — кроме, как указала Линнет, мистера Марка Твена, но он принадлежал к более старой традиции. Возможно ли, удивлялась она, задохнуться в банальностях? В мире Декса можно было провести всю свою жизнь в сиянии наиболее кричащих банальностей. Они слепят, говорил он, но не греют.

Она спросила, был ли он женат. Он сказал, да, жену звали Абигаль, а сына Дэвид. Они умерли. Погибли в огне. Их дом сгорел.

— Ты был там, когда это случилось?

Декс уставился в потолок. После долгого молчания он ответил:

— Нет.

Потом добавил:

— Нет, это неправда. Я был там. Я был в доме, когда он загорелся. — Ей пришлось наклониться к нему, чтобы слышать. — Я тогда пил. Иногда очень сильно напивался. И вот однажды я пришёл домой поздно. Лёг спать на диване — не хотел беспокоить Абби. Когда я через пару часов проснулся, дом был полон дыма. Пламя поднималось вверх вдоль лестницы. Абби и Дэвид были наверху. Я пытался до них добраться, но не смог. Опалил волосы. Огонь был слишком горяч. Или я слишком его боялся. Соседи вызвали пожарных, и тип в кислородной маске выволок меня наружу. Но вопрос остался — никто так и не смог понять, как возник пожар. Страховая компания провела расследование, но ничего не выяснила. Так что я до сих пор думаю — а не я ли опрокинул лампу? Или не загасил окурок? Сделал что-то, что обычно делают пьяные. — Он покачал головой. — Я до сих пор не знаю, не я ли их убил.

Он посмотрел на неё так, словно пожалел о сказанном или боялся того, что она может сказать в ответ; так что она ничего не ответила, лишь взяла его за руку и приложила ко лбу холодный компресс.

∞

Она приходила к нему каждый день, даже когда стало очевидно, что он идёт на поправку, и её присутствие не требуется. Но ей нравилось быть здесь.

Комната, которую занимал Декс Грэм, была скудно обставлена, но производила неожиданно приятное впечатление, особенно сейчас, когда карательная неделя прошла и снова дали электричество. Это было аскетичное место, пузырь тепла среди снега, который, казалось, уже никогда не перестанет падать. Декс терпел её присутствие и даже вроде бы радовался ему, хотя часто был замкнут и молчалив. Там, где пуля вошла в его руку, образовалось углубление в розовой плоти.

Рана всё ещё болела. Он оберегал раненую руку. Ей нужно будет это учесть, когда она окажется в постели с ним.

Наверное, это будет грех; но грех не леса, не чрева и не сердца. Ренунциаты назвали бы это грехом. И идеолог Бюро, Делафлёр, тоже. Ну и пусть, думала Линнет. Это неважно. Пусть они называют это, как хотят. А мне придётся гореть в Аду.

Глава тринадцатая

В первый вечер той холодной недели, когда окна стали непрозрачными от изморози, а улицы заполнились солдатами, Клиффорд порвал свои карты и записи в клочки и спустил их в унитаз. Карты были свидетельствами его вины. Они, может быть, ничего и не доказывали, но у него, несомненно, были бы неприятности, если бы, к примеру, Люк их нашёл.

Избавиться от радиосканера было не так просто. Он похоронил его под стопками энциклопедий в дальнем углу шкафа в своей комнате — но лишь до тех пор, пока не найдёт лучшего решения.

Его настроение металось между скукой и паникой. В те первые дни после пожара ходили всевозможные слухи. Их пересказывала мама Клиффорда, рассеяно, но в мельчайших подробностях, во время скудных ужинов, на которых, по её настоянию, должен был присутствовать и Клиффорд. (Скоропортящиеся продукты она хранила в снегу на заднем крыльце, потому что холодильник не работал. По большей части на столе был хлеб и сыр, да и тех не так чтобы много.)

Люди видели странные вещи, говорила мама. Кое-кто утверждал, что видел той ночью Бога, или, может быть, то был Дьявол — хотя что тот или другой могли делать в ту ночь на бензоколонке на Бикон-стрит, она не могла даже предположить. По словам мистера Фрейзера несколько солдат погибли при взрыве. По словам ещё кого-то погиб проктор, и Боже помоги нам, если это правда. Мистер Кингсли, живущий по соседству, сказал, что причиной взрыва был какой-то новый эксперимент на военном заводе… но Джо Кингсли был не в своём уме с тех пор, как в августе умерла его жена; это было заметно по тому, что он перестал стирать свою одежду.