Мистериум - [65]

— Да. «Жизнь человека может быть ложью, а его истории — абсолютной правдой». — Минуту я поразмыслил, а потом меня потрясла ирония: — По крайней мере, Айкен сказал, что отец так говорил.

Когда комиссару пришла пора уходить, он пожал мне руку.

— Я знаю, что жители Каррика недолюбливали южан, — сказал он. — Но, должен признать, меня они восхищают.

— Комиссар Блэр, — сказал я (к тому времени я уже выпил предостаточно), — мне кажется, вы отличаетесь от них гораздо меньше, нежели они полагали. — Он поглядел на меня еще суровее обычного, но, по-моему, ради того лишь, чтобы скрыть, как приятно ему это слышать. От виски я расхрабрился. — Кстати, — сказал я. — Этот запах, который я все время чуял в Каррике. Вы его чувствовали?

Суровость слегка отпустила его лицо.

— А, запах. Молодец, Джеймс. Я знал, что был прав, когда выбрал тебя. — И уже собравшись уходить, он сказал, почти прошептал: — Я всю жизнь тренировался на крошечных тайнах. Я и не думал, что мне повезет наткнуться на великую — на mysterium mysteriorum. Спасибо тебе, Джеймс Максвелл, что ты был рядом.

Книгу я не опубликовал. Не потому, что теории мои относительно Каррика и Айкена оказались безнадежно ошибочны. Я был достаточно молод, чтобы это пережить, и сел вносить обширнейшую правку. Я даже послал экземпляр рукописи комиссару Блэру. Он прочел его и отослал назад с запиской, начертанной его четким почерком.

Джеймс,

Только проглядел. Замечания:

1) Твои расшифровки и сокращения интервью в Каррике очень избирательны: мне остается только гадать, отчего ты выбрал самые эффектные фрагменты, а остальные опустил? Мудро ли проявлять тенденциозность, когда речь идет об уликах? Должен ли я напоминать тебе, каково твое собственное мнение о редакторах?

2) Был бы тебе благодарен, если бы меня (т.е. персонажа «комиссар Блэр») ты вообще вычеркнул из окончательной рукописи.

3) Боюсь, в моей «лекции» касательно теории уголовного права ты оказался ни в зуб ногой.

Прости. Я знаю, ты хочешь как лучше.

Блэр

Даже подтекст этой записки меня не притормозил. Нет — моим планам опубликовать «Чудовище» положила конец беседа с моим собственным отцом. Он рассказал мне такое, после чего я решил, что лучше просто забыть эту историю навсегда.

Мы сидели у камина в доме, где я родился, и отец пыхал трубкой. От запаха его табака на меня всегда накатывает мучительнейшая ностальгия по детству. Я завел привычку часто навещать отца после смерти матери, которую мы оба горячо любили. Он внезапно состарился, будто возраст прятался в нем, пока мать была жива, и решил, что теперь безопасно выползти наружу. Я обсуждал с отцом свою книгу и планы ее переписать.

— Этот фармацевт из Каррика, — сказал отец, — Айкен. Есть ли шанс, что он нам родственник?

— Что? — Я едва не задохнулся, и отнюдь не от трубочного дыма.

— Моя тетка — твоя, соответственно, двоюродная бабушка, — убежала с каким-то ремесленником с Нагорий. Не помню, то ли дантистом, то ли фармацевтом — что-то в этом роде. Мне тогда исполнилось всего лет пять или шесть. У меня создалось впечатление, что в семье она считалась паршивой овцой. Связи ни с кем не поддерживала, так что я больше ничего о ней и не знаю.

— Папа! Почему ты раньше не говорил?

— Да ты вот рассказал, и мне только сейчас в голову пришло, — сказал он. — Кроме того, вероятность ведь мала. Но ты бы мог проверить, если хочешь.

Да я скорее жабу проглочу. Меня воротило от одной мысли об этом. И я волей-неволей вспоминал шуточки Ай-кена — мол, как я на него похож. И остальные тоже при первой встрече меня разглядывали. А вдруг Айкен знал, что мы с ним, возможно, родственники, — вдруг он потому ивызвал меня? А вдруг Анна, и городовой Хогг, и мисс Балфур, и доктор Рэнкин тоже знали? А вдруг только поэтому они и согласились со мной разговаривать? А вдруг комиссар Блэр знал — и, разумеется, не сказал ни слова! А вдруг мы родственники — я, Айкен и Кёрк?

А вдруг! А вдруг! А вдруг!

Одна мысль о жизни в мире, столь полном закономерностей, столь сочиненном — в мире без тайн — ужасала меня. Эта мысль была еще хуже видения Анны Грубах — немотивированной, бессюжетной вселенной. Я тут же решил, что больше ничего знать не желаю. Предпочел невежество.

V

Если ты не знаешь, что не знаешь,

ты думаешь, что знаешь;

если ты не знаешь, что знаешь,

ты думаешь, что не знаешь.

Р. Д. Лэнг[12]

Все это случилось много лет назад. Мы с комиссаром Блэром тесно дружили (несмотря на его кислый отзыв на мою рукопись) до самой его смерти. Это тоже случилось много лет назад. Однажды в дождливый день я стоял на его похоронах в Некрополе. Среди скорбящих (в основном его коллег-комиссаров и прочих полицейских чинов, ни один из которых, по-моему, особо не скорбел) я увидел его сестру. Мы никогда с ней не встречались, но он часто о ней говорил. Она была такая же высокая, худая и замкнутая. В черном пальто и шляпке, седые волосы вуаль не прикрывала. После похорон я представился и сказал, как я соболезную. Она меня поблагодарила.

— Знаете, нас в детстве разлучили, — сказала она. — Потом он искал меня и нашел, и всегда был добр ко мне. Но у нас все-таки мало общего. — Меня это позабавило: даже губы ее изгибались, как у него, собирая слова в уголок, а затем отпуская на волю. — Я в жизни хотела безопасности. Но такое было не для него. Он говорил, что не желает зубрить жизненные пути наизусть; он будет наслаждаться тайнами. Он был влюблен в эти свои тайны.