Мистер Вертиго - [51]

Недели две мы носились с самыми разными идеями и в конце концов изобрели концепцию. «Нужен единый сюжет, — сказал мастер. — Сюжет, соразмерность и неожиданность». Мы решили показать не просто набор несвязанных трюков. Мы решили создать маленький спектакль, постепенно усиливая напряжение, постепенно подводя к кульминации, отставляя самые эффектные штучки под конец.

Костюм у меня должен был быть строгий: черные свободные брюки, белая рубашка с отложным воротником, на ногах белые танцевальные туфли. Белые туфли были важной деталью. Они должны были бросаться в глаза, контрастируя с темным полом. Учитывая, что нам отводилось двадцать минут, времени на переодевания и дополнительные выходы не было. Спектакль наш был одноактный, без пауз и перерывов, но для себя мы разбили его на четыре части, каждую из которых отрабатывали по отдельности.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Начинает кларнет, звучит тихая пасторальная музыка. Она вызывает ассоциации со свежим зеленым лугом, бабочками и одуванчиками, которые раскачиваются на легком ветерке. После нескольких первых тактов занавес медленно идет вверх, открывая пустую, ярко освещенную сцену. Выхожу я и первые две минуты изображаю из себя этакое дитя невинности, иными словами полного придурка с мякиной вместо мозгов. К кларнету присоединяется дребезжащий голос фагота, и я начинаю идти по сцене, где будто бы на моем пути лежат и стоят невидимые препятствия. Я спотыкаюсь о камень, расшибаю о стену лоб, прищемливаю дверью палец. Я типичный образчик людского неведения, неуклюжий болван, который не то что не способен приподняться над землей, но и ходит-то по ней с трудом. Наконец, набив достаточно шишек, я падаю мордой в грязь. Вступает тромбон, звучит его громкое глиссандо, в зале раздаются смешки. Реприза. Только теперь я еще больше похож на Страшилу, которого только что сняли с шеста. Потом снова глиссандо тромбона, потом дробь барабана и глухие раскаты литавр. Это гром небесный, который звучит в ту секунду, когда я ступаю на скользкий путь, то есть на тонкий лед. Я падаю, поднимаюсь, ноги разъезжаются, будто на роликовых коньках. Снова падаю. Взрывы смеха в зале. Я с трудом, пошатываясь, поднимаюсь, смахиваю с волос паутину и в тот самый момент, когда зритель уже начинает потихоньку недоумевать по поводу моей неловкости, моей тупости, именно в этот момент я исполняю первый трюк.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Трюк должен выглядеть как случайность. Я опять спотыкаюсь о камень, подаюсь вперед, чтобы не упасть, и, отчаянно пытаясь удержать равновесие, протягиваю вперед руку и хватаюсь за первый попавшийся предмет. Им оказывается веревочная лестница, и я неожиданно взмываю в воздух, но всего на долю секунды. Все происходит так быстро, что никто в зале не успевает понять, действительно ли это было или только показалось. Я разжимаю пальцы и кувырком лечу на пол, прежде чем кто-то сообразит, что же произошло. Свет тускнеет, затем гаснет. Вступают скрипки: звучит загадочная, полная надежд и трепетного ожидания музыка. Включается точечный прожектор. Пятно света мечется по сцене и останавливается там, где висит моя невидимая лестница. Я поднимаюсь на ноги и начинаю ее искать. Нахожу, разеваю рот, ощупываю. Мол, только что ничего не было, и вот, пожалуйста. Снова ощупываю веревки, дергаю — проверяю на прочность, выдержит ли, — и начинаю подниматься, медленно, осторожно, постепенно одолевая одну ступеньку за другой. На этот раз у зрителей нет сомнений. Я действительно ступаю по воздуху, белые башмаки отчетливо видно из зала. По мере подъема пятно света растет, становится шире, медленно включается общее освещение, и постепенно свет заливает всю сцену. Я поднимаюсь до самого верха, оглядываюсь, смотрю вниз, и вдруг мне становится страшно. Я вишу в воздухе на высоте в пять футов — что я, черт побери, тут делаю? Страх мой подчеркивают тревожные голоса скрипок. Я начинаю медленно спускаться, но примерно на середине рука натыкается на некий твердый предмет — им оказывается доска. Я удивлен дальше некуда. Ощупываю это невидимое препятствие, и постепенно любопытство берет верх. Я отпускаю лестницу и перебираюсь на доску, где стою на четвереньках. Она оказывается достаточно прочная и меня выдерживает. Я выпрямляюсь и медленно, на высоте в три фута, пересекаю всю сцену. Далее идет в ход прочий невидимый реквизит. Доска, ступеньки, канат, качели и горка. Все это я ощупью проверяю, а потом — семь минут — хожу, катаюсь, карабкаюсь, и постепенно движения мои приобретают уверенность, что тоже подчеркивается музыкой. Зрителям кажется, я так и буду кувыркаться до самого конца. Потом, вдруг, я промахиваюсь мимо планки и падаю на пол.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Я падаю медленно, с раскинутыми руками, как падают во сне. Останавливаюсь над самой сценой, не коснувшись пола. Больше нет никакой гравитации, я зависаю над сценой на высоте в шесть дюймов. Через секунду свет гаснет, остается только один, направленный на меня, луч прожектора. Я смотрю себе на ноги, потом вверх, потом снова вниз и шевелю носками башмаков. Рассматриваю левую ногу, то так, то этак. Переключаюсь на правую и рассматриваю правую. Глаза меня не обманывают. Я действительно стою прямо в воздухе. В тишине раздается громкая барабанная дробь, нервная и настойчивая. Она будто напоминает о страшной опасности, о том, что я осмелился покуситься на невозможное. Я закрываю глаза, развожу руки, делаю глубокий вдох. Это центральный, поворотный момент. Медленно, в пятне света, одним плавным, спокойным движением я поднимаюсь на семь футов вверх. Зависаю, считаю про себя до трех и открываю глаза. Все на сцене волшебным образом меняется. Вступает музыка, играет весь оркестр, а я наконец показываю, на что я способен — делаю сальто и повороты, то вылетая из луча прожектора, то вновь в нем появляясь, и все это целых восемь минут. Трюки следуют один за другим, каждый следующий сложней и эффектней предыдущего. Нет больше никакого страха. Я чувствую только радость, восторг — восторг от того, что законы природы потеряли надо мной свою власть.