Мистер Себастиан и черный маг - [19]

Он, конечно, не так представлял себе их встречу, потому что не такого песика ожидал увидеть. Он-то считал, что Ханна пожалела грязное, покорное, несчастное создание, которое тронуло ее детское сердце и чья жизнь зависела от ее объедков, существо, которое он мог бы прогнать, пригрозив палкой. Но это же было сущее чудовище, и он засомневался: не кормила ли Ханна его из страха за свою жизнь. Если так, то незачем ей вообще ходить сюда. «Фримонт» был во всех отношениях первоклассным отелем; всякая мысль о несовершенстве жизни покидала человека, едва он входил в его высокие золотые двери. Здесь же, на задворках, в глухом проулке, представала вся правда о нем. Сюда попадала его отработанная претенциозность. И все виды человеческих отходов тоже, физических и духовных. Зловоние стояло безбожное, будто что-то сдохло трижды или четырежды и было брошено гнить и разлагаться на невыносимой летней жаре. Вонь была такой густой и едкой, что он почти видел, как она поднимается клубами и окутывает баки.

Невозможно было представить Ханну в таком месте. Он никогда не видел ее иначе как само совершенство, идеал девочки, с такими светлыми волосами и такой белой кожей, что рядом с ней невозможно было помыслить никакую грязь. Этот проулок и она были несовместимы: темный и ужасный, чуть ли не зловещий, таким, наверно, мог быть угол ада.

Впервые в жизни он почувствовал, что не понимает ее.

Он не дышал уже минуту и держался из последних сил. Черный пес заметил это и ждал, когда он шевельнется, чтобы напасть. Его глаза покраснели и кровожадно смотрели на Генри, клыки сверкали, как зубья пилы; он все больше и больше походил на чудовище. Генри захотелось умереть, прежде чем пес убьет его.

И тут появилась Ханна.

— Генри, — сказала она.

Он не мог пошевелиться и не видел ее, пока она не оказалась рядом. На ней было линялое бледно-голубое платьице со сборчатыми рукавами, волосы заколоты маминой любимой черепаховой заколкой. Она была похожа на ангела. Она улыбнулась ему:

— Я могла бы предупредить тебя. Если бы ты спросил.

Потом повернулась и позвала пса.

— Джоан Кроуфорд!^[5] — позвала она голосом, каким только и следует звать собак, ласковым и одновременно повелительным.

И Джоан Кроуфорд подошел, виляя хвостом, в одно мгновение переменившись непостижимым образом. Ханна почесала милую собачью голову, погладила по спине, только что свирепо щетинившей шерсть, которая теперь казалась мягкой, как пух.

— Ты зовешь его Джоан Кроуфорд?

Ханна кивнула. Генри глянул между собачьих задних ног:

— Но ведь это мальчик. Почему было не назвать его Блэки или еще как, дать нормальную собачью кличку?

— Мне нравится «Джоан Кроуфорд».

Джоан Кроуфорд зарычал и шагнул к Генри.

— Погладь его, — посоветовала Ханна.

— Вот еще! — Он не мог избавиться от страха, что перемена в собаке только кажущаяся.

— С животным легко подружиться, — сказала она, — если будешь добрым. — Она помолчала, подумала. — Думаю, с людьми то же самое. Если ты добрый с ними, и они будут добрыми с тобой.

Она посмотрела на него. Видя, что он по-прежнему не решается, взяла его за запястье и потянула к псу. Он пытался сопротивляться, но она оказалась неожиданно сильной и ткнула его рукой в пасть пса.

— Погладь его.

— Ханна! — воскликнул он, ожидая, что тот укусит его.

Но Джоан Кроуфорд лишь обнюхал его руку, а потом лизнул. Еще через секунду он был совсем ручной.

Ханна достала из кармана ветчину и протянула псу. Тот клацнул зубами и в три быстрых укуса расправился с угощением.

— Ты не можешь дальше так продолжать, — сказал Генри.

— Могу, раз мне хочется.

— Нам она самим нужна.

— Это моя ветчина, не твоя.

— Она нужна тебе, Ханна.

— Джоан Кроуфорд тоже нужно есть. Думаю, я поступаю как добрая девочка, оттого что делюсь с ним.

— Чересчур добрая.

— Как можно быть чересчур добрым?

— Ты такая, — сказал он. — Чересчур добрая.

Она покачала головой:

— Не беспокойся обо мне, Генри.

— Я должен заботиться о тебе.

— Нет, — улыбнулась она. — Ты не должен, Генри. Со мной все замечательно. Кстати, ты пришел сюда, чтобы прогнать его. Я права?

Пес внимательно смотрел на них: то на Ханну, то на Генри, словно не совсем улавливал суть разговора, только приблизительно. Солнце вырвалось из-за крыши огромного отеля и, как прожектор, осветило их, Генри, Ханну и пса, и мусорные баки мгновенно отозвались на его жар усилившейся вонью. Генри вновь перестал дышать.

Но Ханна ничего не замечала. Она потрепала Джоан Кроуфорд по голове своей маленькой ручкой, и пес потерся о ее ногу.

— Я научила его нескольким фокусам. Хочешь посмотреть?

Генри сказал, что хочет.

*

На другой день Генри отправился в семьсот второй номер, как вчера и как позавчера. Но на сей раз, впервые за то время, как они познакомились, — не очень долгое время, и все же это было впервые, — мистер Себастиан не улыбался. Генри знал, что это означает: мистер Себастиан занят делом. И лицо Генри тоже стало очень деловым.

— Присаживайся, Генри, — сказал он.

Генри присел. Мистер Себастиан держал в руке перьевую ручку, которую аккуратно положил рядом с тетрадью; страницы ее по-прежнему были чистыми. Потом погрузил взгляд в глаза Генри. Такого Генри еще не испытывал. Чувство было такое, будто мистер Себастиан проник в самую его глубь.