Мистер Рипли под водой - [44]

Интересно, что сейчас делает Элоиза? Сейчас почти четыре. Чем скорее она покинет Танжер и поедет в Касабланку, тем спокойнее будет Тому.

— Все в порядке, — сказал Эд, возвращаясь. Он на ходу натягивал красный свитер на футболку. — Я отменил не очень важные дела и теперь до конца дня свободен.

— Давай пойдем в Бакмастер. — Том встал. — Галерея открыта до полшестого? Или до шести?

— Кажется, до шести. Мне нужно будет сдать статью, и можно ни о чем не беспокоиться. Если тебе надо повесить вещи, Том, шкаф в соседней комнате.

— Я повесил запасные брюки здесь на стуле... пока. Пойдем.

Эд дошел до двери и обернулся. Он надел плащ.

— Ты говорил по телефону, что хочешь сказать две вещи. Это касается Цинтии?

— Ах да. — Том застегнул непромокаемое пальто. — Второе — не так важно. А первое — это то, что Цинтия, конечно, знает, что труп, который я сжег, был телом Бернарда, а не Дерватта. Мне не нужно тебе объяснять. Так что это еще одно оскорбление памяти Бернарда — я снова запятнал его имя, сказав полиции, что это не он, а кто-то другой.

Эд несколько минут обдумывал сказанное, держась за дверную ручку. Затем он отпустил ее и с беспокойством посмотрел на Тома.

— Но ты знаешь, Том, все это время она ничего нам не говорила. Ни мне, ни Джеффу. Она нас игнорирует, и это нас вполне устраивает.

— У нее никогда не было такой возможности, которую сейчас ей предоставляет Дэвид Притчард, — парировал Том. — Этот надоедливый сумасшедший садист. Цинтия может просто использовать его, разве ты не понимаешь? Она именно это и делает.

* * *

Они взяли такси до Олд-Бонд-стрит и вышли у сдержанно освещенной, обрамленной медью и темным деревом витрины Бакмастерской галереи. Том заметил, что на двери по-прежнему поблескивала полированная латунная ручка. В витрине две пальмы в горшках стояли по обе стороны старой картины и закрывали собой большую часть расположенного за ними помещения.

Служащий лет тридцати, которого звали Ник Холл, разговаривал с пожилым человеком. У Ника, довольно крепкого на вид парня, были прямые черные волосы, и он имел привычку скрещивать руки на груди.

Он обсуждал с посетителем посредственную современную живопись, развешанную по стенам. Выставка представляла не одного художника, а выборку из работ троих или четверых. Том и Эд стояли в стороне, пока Ник не закончил разговор с пожилым джентльменом. Ник дал ему визитную карточку, и тот удалился. Похоже, в галерее на данный момент никого больше не было.

— Мистер Банбери, добрый день, — подходя, сказал Ник. Он улыбнулся, обнажив в улыбке мелкие зубы. Ник, по крайней мере, производил впечатление честного малого. И он хорошо знал Эда, что видно было по их крепкому рукопожатию.

— Добрый день, Ник. Разреши познакомить тебя с моим другом. Том Рипли — Ник Холл.

— Очень приятно познакомиться, сэр, — сказал Ник, снова улыбаясь. Он не протянул руки, но слегка поклонился.

— Мистер Рипли в Лондоне всего на пару дней и хотел заглянуть сюда, познакомиться с тобой и, возможно, присмотреть одну-две интересные картины.

Эд вел себя непринужденно, и Том старался под него подстроиться. Ник, очевидно, не слышал прежде имени Тома. Это хорошо. Лучше (намного безопаснее), чем было в прошлый раз, когда парень по имени Леонард, как вспомнилось Тому, занимал должность Ника и был в курсе того, что Том прикинулся Дерваттом и от его имени созвал пресс-конференцию в подсобном помещении галереи.

Том и Эд прошли в следующий зал (в галерее было всего два выставочных зала) и осмотрели висящие на стенах ландшафты, похожие по стилю на Коро. В этом же зале несколько полотен, прислоненных к стене, стояло на полу. Том знал, что в подсобке за слегка испачканной белой дверью хранятся и другие полотна. В той комнате в свое время и проходили две пресс-конференции, на которых Том играл роль Дерватта.

Пользуясь тем, что Ник вышел в первый зал, Том попросил Эда спросить у него, не интересовался ли кто-нибудь в последнее время работами Дерватта.

— А потом я хотел бы заглянуть в книгу посетителей и посмотреть, кто в ней расписывался. — Том подумал, что Дэвид Притчард мог бы расписаться в этой книге. — Во всяком случае, хозяева Бакмастерской галереи — я имею в виду вас с Джеффом — знают, что мне нравится Дерватт, не так ли?

Эд выполнил его просьбу.

— Сейчас у нас шесть картин Дерватта, сэр, — сказал Ник и выпрямился. Он был в удобном сером костюме, как на рекламном проспекте. — Теперь я припоминаю ваше имя, сэр. Они здесь.

Ник показал картины, поставив их на стулья и прислонив к спинкам. Все они были написаны Бернардом Тафтсом. Две из них Том помнил, а четыре — нет. «Кот днем» больше всего понравился Тому, теплая, в красно-коричневых тонах, почти абстрактная композиция, на которой спящего рыже-белого кота не сразу и заметишь. А еще «Станция», прелестный холст в голубых, коричневых и рыжих пятнах, с белым обшарпанным зданием на заднем плане, вероятно железнодорожной станцией. Следующая — «Сестры в ссоре», типичный Дерватт, хотя на самом деле Бернард Тафтс, как понял Том, взглянув на дату: две женщины с открытыми в крике ртами уставились друг на друга. Рваные контуры Дерватта создавали ощущение действия, звука голосов, а красные штрихи — любимый прием Дерватта, скопированный Бернардом Тафтсом, — изображали, возможно, царапины от ногтей и текущую из них кровь.