Мистер Муллинер рассказывает - [16]

А в довершение всего ему предстоял званый завтрак в половине второго в доме лорда Наббл-Нобского на Грос-венор-сквер, и он знал, что может рассчитывать встретить там весь цвет и все сливки английской аристократии. Его предвкушение оправдалось более чем. Если не считать деревенщины-баронета, который каким-то образом умудрился туда пролезть, за столом, помимо него самого, не было никого рангом ниже виконта, а в довершение счастья его посадили рядом с леди Хлоей Даунблоттон, красавицей дочерью седьмого графа Чуолского, к которой он давно питал отеческую и почтительную привязанность. И они так мило беседовали, что по окончании трапезы, когда гости начали расходиться, она спросила, не хочет ли он пройтись с ней до статуи Ахиллеса, если им по пути.

– Дело в том, – сказала леди Хлоя, когда они неторопливо пошли по Парк-лейн, – что мне необходимо кому-то довериться. Я только что помолвилась.

– Помолвились! Дражайшая леди Хлоя, – благоговейно прожурчал Седрик, – я желаю вам всяческого счастья. Однако я не видел никакого объявления в «Морнинг пост».

– Да. И ставлю пятнадцать против четырех, что и не увидите. Все зависит от того, как дорогуша старикан, седьмой граф, поведет себя, когда сегодня к вечеру я приволоку Клода домой и положу на дверной коврик. Я люблю Клода, – вздохнула леди Хлоя, – со страстью слишком неистовой для слов, но прекрасно понимаю, что он не конфетка. Видите ли, он художник и, если его предоставить самому себе, одевается на манер бродяги-велосипедиста. Но я все-таки надеюсь на лучшее. Вчера я затащила его в магазин братьев Коэнов и заставила купить утренний костюм и цилиндр. Слава Богу, вид у него почти приличный, а потому…

Ее голос замер, перейдя в странное клокотание. Они уже вошли в парк и приближались к статуе Ахиллеса, а к ним, дружески приподняв цилиндр, приближался молодой человек приятной наружности, корректно одетый в пиджак, серый галстук, крахмальный воротничок и пару восхитительных клетчатых брюк с острой складкой, великолепно заглаженной в направлении север – юг.

Но увы, корректность его костюма не достигала ста процентов. От шеи до лодыжек он был вне всякой критики, но ниже! Леди Хлоя прервала обращенную к Седрику Муллинеру фразу и испустила стон ужаса, рожденный видом ярко-желтых ботинок, в которые был обут молодой человек.

– Клод! – Леди Хлоя прикрыла глаза дрожащей рукой. – О боги! – вскричала она. – Нега ног! Банановый изыск! Желтая опасность! Зачем? По какой причине?

Молодой человек словно бы растерялся.

– Они тебе не нравятся? – сказал он. – А я думал, они самое оно. Именно то, что, по моему мнению, требует эта одежда, – колоритный штрих. По-моему, дополняет композицию.

– Они ужасны. Объясните ему, как они ужасны, мистер Муллинер.

– Обувь коричнево-желтых оттенков с утренними костюмами не носят, – сказал Седрик тихим торжественным голосом. Он был глубоко потрясен.

– А почему?

– Без «почему», – сказала леди Хлоя, – не носят, и все. Погляди на обувь мистера Муллинера.

Молодой человек поглядел.

– Пресно, – сказал он. – Тускло. Не хватает лихости и чего-то эдакого… Они мне не нравятся.

– Ну так приучайся, чтобы нравились, – сказала леди Хлоя, – потому что ты обменяешься обувью с мистером Муллинером сию же секунду.

С губ Седрика раздался старохолостяцкий пронзительный писк, которому позавидовала бы любая летучая мышь. Он не верил своим ушам.

– Идите сюда оба, – энергично приказала леди Хлоя. – Вон за той скамейкой вам будет удобно. Я уверена, вы не против, мистер Муллинер, правда?

Седрик все еще содрогался с головы до ног.

– Вы просите меня надеть желтые ботинки с утренним костюмом? – прошептал он, а его лицо под глянцевым цилиндром сразу побледнело и осунулось.

– Да.

– Здесь? В парке? В разгар сезона?

– Да. Пожалуйста, поторопитесь.

– Но…

– Мистер Муллинер! Право же! Чтобы оказать любезность мне!

Она смотрела на него молящими глазами, и из мутного водоворота мыслей Седрика вынырнул прозрачный, как хрусталь, неопровержимый факт: эта девушка – дочь графа, а по материнской линии состоит в родстве не только с сомерсетширскими Миофамами, но и с Брашмарлеями букингемширскими, с Уидрингтонами уилтширскими и Хилсбери-Хепуортами хантсфордширскими. Мог ли он отказать даже в самой чудовищной просьбе средоточию столь высоких родственных связей?

Его будто сковал паралич. Всю жизнь он гордился несгибаемой ортодоксальностью своей одежды. В юности Седрик чурался ярких галстуков. Его твердость в вопросе о брюках с отворотами стала присловьем. И хотя мода эта была введена Августейшей Особой, он восставал даже против таких простительных прегрешений, как белый жилет в сочетании со смокингом. Как мало понимала девушка всю колоссальность жертвы, о которой просила его. Он заморгал. Глаза у него заслезились, уши задергались – Гайд-парк вокруг словно поплыл.

Но тут как бы дальний голос шепнул ему на ухо, что троюродная сестра этой девушки, Аделаида, вышла замуж за лорда Слайта-и-Сейла, а среди ветвей этой семьи были суссекские Були и ффренч-ффармилиосы – не кентские ффренч-ффармилиосы, но дорсетширские. Что и решило дело.

– Да будет так! – сказал Седрик Муллинер.