Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - [9]

Но у мистера Бантинга немного отлегло от сердца после этой перепалки. Она освежила его. Ухмыляясь, он закурил трубку, отошел от искусственной каменной горки к цветочным бордюрам и осмотрел свои многолетники — те, которые уцелели. Он, совсем не стремился непременно выискивать себе какую-нибудь работу, он попросту наслаждался своим садам. Что касается садоводства, так тут мистер Бантинг был фаталистом. Он не считал нужным волноваться из-за филоаксеры или засухи. Он сажал цветы и овощи с должным тщанием, а остальное предоставлял природе. Погода есть погода — для одного растения хороша, для другого нет; он принимал неудачи спокойно, полный той мудрости, которая превыше всякой техники. В прежние годы мистер Бантинг возился со своими посадками — опрыскивал их профилактическими химикалиями, подкармливал патентованным удобрением. Часто бывало так, что те растения, которые он больше всего охаживал, увядали и гибли, а предоставленные самим себе разрастались, как крапива. Неизвестно, какие заключения делал из этого факта Оски; мистер же Бантинг видел в нем подтверждение своей жизненной философии: когда с растениями слишком няньчатся, им это не идет впрок, так же как и людям.

Они должны сами пустить корни поглубже в землю и поднять листья повыше к солнцу. За жизнь надо бороться. То же самое делал и он, и это не повредило ему. Вот дожил до шестидесяти двух лет, обзавелся хорошим коттеджем, хорошим садом, и на счету в банке кое-что отложено.

«Ничего, живем помаленьку», — размышлял мистер Бантинг, с гордостью глядя на «Золотой дождь». Через два года страховые взносы будут погашены полностью, закладная выкуплена, и «Золотой дождь» перейдет в его безраздельную собственность. Прочный, основательно построенный домик. За него всегда дадут восемьсот пятьдесят фунтов, если надумаешь продавать. Конечно, продавать «Золотой дождь» он не собирается, но все-таки — восемьсот пятьдесят фунтов. На это можно прожить несколько лет, перетерпеть черные дни.

Он отмахнулся от этих неприятных мыслей. Не может же человек, который начал рассыльным и дослужился до заведующего отделом (думал он), потерпеть крах. Образования ему нехватает, это верно, но не будь у него способностей, он не достиг бы своего теперешнего положения при таком скромном начале. Дом, в котором он провел юность, был совсем непохож на «Золотой дождь». Кирпичная клетушка в Кэмдентауне, вечные клубы пара от соседской стирки, жидкие тюлевые занавесочки, коврики, сшитые из старых лоскутов. Его мать всегда ходила какая-то растерянная, словно недоумевая, что ей делать с таким количеством детей; отец — кэбмен по профессии — пополнял скудные заработки продажей дров.

В этом доме мистеру Бантингу (часто с помощью ремня) прививали викторианские добродетели — бережливость и упорство. Он вспоминал об этом без недоброго чувства. Память родителей была для него священна. Но такие, как Вентнор, не склонны восхищаться человеком потому, что он справился с житейскими трудностями; они презирают тех, кому эти трудности выпадают на долю. Для Вентнора такой человек — существо низшей породы, которое можно поминутно одергивать и ставить на место. Вот чему их учат в привилегированных учебных заведениях.

Этот высокомерно-жеманный голос, эта манера притворяться, будто он не понимает, что вы говорите, — стоит вам только неправильно произнести какое-нибудь слово, а потом вдруг догадывается... осенило! Эти неожиданные переходы от снисходительной улыбочки к повелительному тону — все это снова нахлынуло на мистера Бантинга, когда он стоял среди розовых кустов.

— Если б не дети, я бы ни дня там не остался. Ни единого дня. Взял бы расчет. А ему такого бы наговорил! — бормотал мистер Бантинг. Но приходится думать о детях, о карьере сыновей, о закладной на «Золотой дождь», о страховке. Приходится думать обо всем том, что он любит и чем гордится, — о том, что сейчас держится исключительно милостью Вентнора. И если в одно прекрасное утро Вентнор вручит ему жалованье вперед за месяц и предупредит об увольнении...

— Ну к чему я об этом думаю! — беспомощно воскликнул мистер Бантинг и зашагал к дому.

Жена уже сошла вниз и собиралась мыть посуду на кухне. Увидев его, она улыбнулась, повернула к нему лицо, и они поцеловались. Когда детей поблизости не было, мистер и миссис Бантинг позволяли себе большую интимность отношений.

— Как я сладко вздремнула! Уж очень спать захотелось, даже посуду не убрала.

Он взял полотенце и стал вытирать тарелки. — Разве Джули не может этим заняться? Да и у Криса с Эрнестом тоже руки не отвалятся.

— Я не хочу их утруждать, милый.

— Ничего кроме пользы от этого не будет, — горячо возразил мистер Бантинг. Давно зародившаяся мысль всплыла на поверхность и вылилась в такие слова:

— Право, мы с ними уж слишком няньчимся.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бланк подоходного налога пришел с шестичасовой почтой. Все члены семьи видели это; каждый приготовился выслушать взволнованную и сбивчивую проповедь мистера Бантинга, в которой он будет изобличать расточительство домашних и излагать собственные свои «соображения по поводу подоходного налога». Он считал, что вся система налоговых сборов построена, повидимому, по принципу выжимания соков, главным образом, из плательщиков, сходных по своему положению с мистером Бантингом. Вскрывая эти конверты, он всякий раз свирепо бормотал какие-то проклятия.