Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - [18]

Сбыт в отделе железо-скобяных изделий повысился на два процента. Два процента! Он воспрянул духом, его лицо просияло. Как это вышло, он и сам не знал. А все-таки повысился. Это доказывает, что в отделе все обстоит, благополучно. В отделе ковров и линолеума сбыт понизился на десять процентов, и против этой цифры стояло примечание: «Второе последовательное понижение! Выяснить причину!» — подчеркнутое резкой чертой.

«Бедняга Кордер!» — подумал мистер Бантинг, но ему тут же пришло в голову, что никто не сможет лучше Кордера объяснить необъяснимое. А все-таки снижение порядочное — на десять процентов. Значит, между их отделами двенадцать процентов разницы. От этой поэзии один только вред деловому человеку. Двенадцать процентов разницы. «Да еще, чего доброго, Вентнор зажулил у меня процент-другой», — подумал он.

Следующая страница была озаглавлена: «Предстоящее оживление торговли в отделах», Памятуя о достижениях своего отдела, мистер Бантинг начал ее читать, даже не без некоторого самодовольства.

Но такого благодушия ему хватило только на вступительный абзац. Совещание заведующих отделами у мистера Вентнора в шесть часов вечера. — Почему именно в шесть? — спросил себя мистер Бантинг. — слегка выпячивая нижнюю губу. — А потому, что Вентнору желательно, чтобы ты опоздал на поезд. К шести часам заведующие отделами благоволят подготовить свои предложения по части снижения цен, обновления ассортимента и текстов для новых плакатов.

Он беспокойно заерзал на стуле. Плакаты? Неужели он обязан придумывать тексты для плакатов? Насчет железо-скобяных товаров?

«Желал бы я знать, что ему понадобится в следующий раз?» — в возмущении подумал мистер Бантинг. Но если другие, заведующие могут придумывать тексты, то почему же он не может. Ощущая прилив вдохновения, он взял лист бумаги, окунул перо в чернила и написал: «Новые тексты для плакатов».

Засим последовал период напряженной работы мысли, поисков чего-нибудь оригинального и блестящего, а тем временем чернила сохли на пере и приходилось снова и снова макать его в чернильницу.

— Должно придуматься само собой, — пробормотал оп после долгой паузы. Вдохновение! Надо подождать, пока магические слова сами возникнут в голове, и тут сразу наброситься на них и поймать, как ловят бабочку сачком. Лучше всего заняться этим попозже вечером, когда все домашние лягут спать, решил он в конце концов. Позже, когда оба приятеля сидели за завтраком в кафе Мак-Эндрью, Кордер вытащил из кармана диаграмму сбыта. Он прочел ее вслух, усиленно гримасничая и комментируя чтение насмешливыми восклицаниями.

— Что ты думаешь об этой стряпне из затасканных штампов и отглагольных существительных?

— У меня повышение на два процента.

Кордер пренебрежительно махнул рукой. — Отвяжись ты со своими процентами, — сказал он. — Нет, что ты об этом думаешь? Видел я канцелярский жаргон, но это положительно зенит, вершина из вершин. Второе последовательное снижение! Чорт его дери, мы ведь совсем недавно выполнили оптовый заказ на ковры для целой гостиницы. Что он думает, это каждый день бывает, что ли? Выяснить причину! Ну, уж я позабочусь, чтоб он ничего не выяснил!

— Можешь ты сочинять тексты плакатов, Джо?

— Насчет Вентнора — могу! Даже в стихах! Я их читаю жене на сон грядущий.

— В жизни не видал ни одного плаката насчет железо-скобяных изделий! — сказал мистер Бантинг, словно подыскивая доказательства, что такой вещи в природе не существует.

— Должно быть, Вентнор сам ничего не может выдумать, вот и взвалил это дело на нас. Я тебе лучше продекламирую стишок про Вентнора, — и Кордер начал декламировать вполголоса и нараспев, в такт размахивая папиросой, а мистер Бантинг, наклонившись вперед, старался не пропустить самого смешного.

— Четверть третьего, мистер Кордер, — напомнила официантка.

Они со вздохом поднялись из-за стола.

— Опять я к вам, ковры и пестрые дорожки, из оболочки грубой извлеку вас, чтобы продать не меньше, чем за прошлый год!

— Добрый старый Шекспир, — сказал мистер Бантинг. Они вошли в магазин вместе.

Первое, что увидел мистер Бантинг, был дурхшлаг, обыкновенный эмалированный дурхшлаг, который держал в грязных руках мальчик, числившийся посыльным для всего отдела. Глаза мистера Бантинга приковались к этому предмету.

— Дай-ка мне эту штуку, — приказал он и, вертя дурхшлаг в пухлых руках, исследовал его внимательно и всесторонне, поджав губы. В конце концов он ловко стукнул им об угол прилавка. Осколок слишком блестящей эмали отлетел и упал на пол.

— Откуда это у тебя? — Мистер Слингер дал, сэр.

— Слингер! — Мистер Бантинг насторожился, и его усы зашевелились. Схватив дурхшлаг, словно ручную гранату, которую надлежало метнуть в ненавистного обладателя этого ненавистного имени, он направился на склад.

Слингер распаковывал ящик с эмалированной посудой, в котором лежали такие же дурхшлаги. На ящике был наклеен ярлык: «Чехословакия». Мистер Бантинг сразу же оценил, чего стоит содержание ящика.

— Это что такое, Слингер?

— То есть что, сэр?

— Вот это, — мистер Бантинг сделал широкий жест. — Это не наш товар.

— Простите, сэр, а я думаю, что наш, — ответил Слингер с язвительной вежливостью.