Миссурийские разбойники - [55]

Том Митчелл поднял голову и сказал:

— А ведь здесь и промерзнуть можно. Ты спишь, Камот?

— Никак нет, ваша милость.

— Тогда подбрось дров в костер; разве ты не видишь, что он гаснет?

Камот развел яркий огонь, так что в шалаше стало совсем светло.

— Вот так-то лучше! Хоть жизнь в жилах чувствуешь, — сказал Том Митчелл, потирая озябшие руки. — Сядь-ка, Камот.

Тот молча повиновался.

— Ты что, устал?

— Я не знаю устали, когда служу вашей милости, — ответил тот с красноречивым выражением преданности.

— Ну, я так и знал, что другого ответа не дождусь.

— Не вам ли я всем обязан?

— Ничем ты мне не обязан; один раз я спас тебе жизнь, а ты два раза спасал меня; стало быть, мы давно поквитались.

— Я не так думаю, но…

— Но? Что значит это но?

— Мне хотелось бы просить вашу милость об одной услуге, — ответил тот с запинкой.

— Только не позволения расстаться со мной!

— О, этому никогда не бывать! — воскликнул Камот с жаром.

— В таком случае говори без страха. Денег тебе надо, что ли?

— По вашей милости денег у меня больше, чем надо. Нет, мне нужно совсем другое.

— Хорошо, послушаем.

— Вот видите ли, мне хотелось бы, чтоб в другой раз вы мне не давали таких поручений, как было намедни.

— Когда это?

— А вот четыре дня назад; помните?

— Отлично помню, — ответил Том Митчелл, смеясь. — А почему так, приятель?

— Да потому, что мне совсем не весело играть роль изменника. Вот оно что, ваша милость.

— Напрасно, мой старый друг. Заверяю тебя, что ты отлично выполнил свою роль.

— Может быть, только мое доброе имя от этого страдает.

— Ты старый дурак! Мне требовался надежный человек; на одного только тебя я могу вполне положиться. Это поручение принадлежало тебе по праву.

— Ну, раз так, дело другое.

— Перестал сердиться? — спросил атаман, протягивая ему руку.

— Как можно мне на вас сердиться! — воскликнул Камот, почтительно целуя руку, в то время как слеза катилась по его лицу.

— Полно, полно, ведь ты знаешь, как я тебя люблю… Ну, что новенького на острове?

— Ничего; только молодая индианка тоскует.

— Вечерняя Роса?

— Да. Она только и знает, что проливает горькие слезы; следовало бы ее отправить к родным.

— Будь спокоен, мы скоро это сделаем.

— Тем более, что это развязало языки…

— Что такое? — прервал его атаман, нахмурившись. — Кто там осмеливается…

— О, теперь уж не осмелится!

— Кто болтал?

— Стюарт. Но теперь кончено, болтать он больше не будет.

— Ты заставил его замолчать?

— Да, всадил ему пулю в лоб.

— Хорошо сделал, хоть средство чересчур сильно.

— Может быть, ваша милость, только оно произвело превосходное действие: теперь никто и языком не пошевелит.

— Я думаю. Ну, а что там на реке?

— Пирога спустилась вниз по реке, в ней сидят четверо.

— Их не остановили?

— Нет.

— Очень хорошо. Вероятно, их рассмотрели как следует, — кто они? Белые?

— Точно так. Это переселенец из Оленьей долины; с ним сын и слуга-негр.

— И куда же его понесло?

— Можно узнать.

— Нет, после, когда поплывет назад.

— Остановить его?

— Тогда скажу. А как за время моего отсутствия складывались ваши отношения с соседями, жителями форта?

— Так себе, ни худо, ни хорошо. Я передал вам письмо от майора Арденуора.

— Я его прочел. Он просит назначить ему свидание сегодня на рассвете. Не знаю, какая могла бы быть тому причина.

— В форт прибыли гости.

— Ага! Что за люди?

— Не могу сказать; кажется, французы. Один-то из них наверняка француз.

— Сколько же их всего?

— Трое.

— А-а! — произнес Том Митчелл задумчиво. — Кто был на разведке?

— Птичья Голова — ведь он француз. Хотел было я послать Версанкора, да он пьян, как сапожник.

— Камот, а ведь ты недолюбливаешь Версанкора.

— А что делать? Терпеть не могу пьяниц! На них никогда нельзя полагаться.

— Это правда. Смотри в оба за Версанкором; я и сам-то не очень полагаюсь на него.

— Уж не прозеваю, будьте спокойны.

— А теперь слушай меня хорошенько.

Камот наклонился к атаману, и тот минуты три что-то шептал ему на ухо.

— Понял? — наконец спросил атаман обычным голосом.

— Вполне, ваша милость.

— Так поторопись же: минут через двадцать рассветет, нельзя терять ни минуты.

Камот вышел из шалаша.

Честный мексиканец был правой рукой и поверенным Тома Митчелла, вполне на него полагавшегося.

Несмотря на роль изменника, в которой он появился в первый раз, Камот, однако, был вполне достоин безграничной доверенности своего господина.

Атаман разбойников занялся приведением в порядок своего туалета; не более двух часов прошло с тех пор, как он возвратился из далекой экспедиции, вся добыча была немедленно перенесена на остров, а разбойники расположились на берегу для ночлега.

Когда атаман мог наконец предстать перед посторонними в приличном виде, тогда он отдернул занавесь.

Вид лагеря совершенно изменился.

Огни погасли. Обе высоты справа и слева были заняты стрелками. Ущелье охранялось отрядом, состоящим из двадцати человек. Лошади стояли оседланными на берегу реки, люди держали их в поводу, готовые вскочить в седло при первом же сигнале.

Том Митчелл обвел всех довольным взглядом.

Следуя привычке, Камот исполнил приказание своего атамана с замечательной быстротой и сметливостью.

В эту самую минуту восток загорелся и появилось солнце; вся декорация, точно в театре, быстро изменилась: со всех сторон полились потоки света; ландшафт, мрачный и пустынный во тьме ночной, вдруг принял вид величественной красоты.