Миссия Русской эмиграции - [24]

Однако, он был поддержан лишь меньшинством монархической эмиграции, в основном в Германии (кругами ген. Бискупского, М.Е. фон Шейбнера-Рихтера, организацией П.М. Авалова-Бермондта) и в Венгрии. Многие влиятельные члены династии были согласны с вдовствующей императрицей Марией Феодоровной, считавшей заявление Кирилла Владиміровича несвоевременным: «Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом». Того же мнения был и вел. кн. Николай Николаевич: «...будущее устройство Государства Российского может быть решено только на Русской Земле, в соответствии с чаяниями Русского Народа»[91], после освобождения России. На эту позицию стало и подавляющее большинство членов Высшего Монархического Совета вместе с Марковым, и ген. Врангель (в 1924 г. он поставил себя и армию в распоряжение Великого Князя Николая Николаевича)[92]. Избрание последнего вождем эмиграции на Зарубежном съезде в 1926 г. (где вопрос о престолонаследии вообще не затрагивался) означало перемещение и монархического центра из Германии в Париж.

В указаниях на «чаяния русского народа» речь скорее шла о выборе народом монархии как формы правления, а не о «выборе» царя – для этого существуют законы о престолонаследии, введенные Павлом I. Однако, по мере настаивания Великого Князя Кирилла на своем царском титуле, как раз многие толкователи этих законов стали утверждать, что он, несмотря на старшинство по первородству, вообще не имеет права на престол, хотя бы уже потому, что его мать, герцогиня Мекленбургская, перешла в православие лишь после бракосочетания и рождения детей, да и сам Великий Князь Кирилл женился на двоюродной сестре, разведенной и неправославной (к тому же брак этот был заключен вопреки воле Императора, в нарушение фамильных, церковных и гражданских законов Империи). Поэтому многие выступали в пользу иных кандидатов на престол (прежде всего в пользу вел. кн. Дмитрия Павловича). Во всяком случае, даже для убежденных сторонников монархии вопрос о престолонаследии утратил ясность – в чем была еще одна из причин непредрешенчества, в том числе в среде монархистов.

В непопулярности Великого Князя Кирилла Владиміровича сыграл роль и слишком властный тон его заявлений (при небезспорности претензий), и то, что до тех пор он не проявил себя на политическом поприще – разве что нарушением присяги и демонстративным выступлением в поддержку Февральской революции еще до отречения Государя (чего именно верные монархисты не могли ему простить). Великий Князь Николай Николаевич же, хотя и не входил в число ближайших по закону претендентов на престол (он шел третьим), был известен как военно-политическая фигура, способная организовать борьбу против большевиков – поэтому он и стал вождем эмиграции на Зарубежном съезде, где сторонников Кирилла Владиміровича вообще не было.

Раскол в монархическом движении нанес значительный ущерб престижу русской эмиграции. Антимонархические силы пытались его намеренно углубить. О том, кто был прав и кто неправ в этих спорах – в эмиграции до сих нет единого мнения. Видимо, необычность ситуации давала чувство правоты сторонникам противоположных точек зрения. Лишь после смерти вел. кн. Николая Николаевича в 1929 г. авторитет Кирилла Владиміровича стал постепенно укрепляться. Главную роль в этом сыграла поддержка, оказанная ему первоиерархом Зарубежной Церкви. Митрополит Антоний признал Кирилла носителем царской власти, сочтя для этого достаточным принцип первородства (по мужской линии), то есть старшего в династии: «если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 года, ...то должны признать, что согласно законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей, ... власть Царскую получает законный Наследник сам по себе, т.е. прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания, ибо избрание рода Романовых, с его потомством на царство совершилось в 1613 году Великим Земским Собором в Москве, каковое избрание никакой законной властью отменено не было и не может быть отменено»[93].

В связи с этими спорами монархическому флангу пришлось выслушать много критики слева – и справедливой, и несправедливой. Заметим, однако, что идея монархии в своей основе относится не столько к политическим, сколько к духовным. Что же касается политики – то нет оснований относить Великого Князя Кирилла Владиміровича к крайне правым «доктринерам» и «реставраторам» только потому, что он объявил себя Императором; его программные заявления (например, в 1925 и 1927 гг.) мало чем отличалась от решений Рейхенгалльского съезда; более того: в 1920-е годы он даже был готов совместить монархию с американской моделью демократии, в 1930-е – с системой Советов (правда, такая податливость тоже не вызывала симпатий)...

К крайне правому флангу, который давал больше оснований для справедливой критики, следует отнести тех «зубров», которые требовали безоговорочной реставрации старого – даже не по идейным убеждениям, а потому, что лично им раньше жилось хорошо. Которые по некоему «естественному закону» ставили себя выше других и могли, например, сказать: «Вообще-то я не люблю чернь, но вы, милочка, мне очень нравитесь!»