Миссия на Маврикий - [26]

Джек кивнул. Он и не ожидал другого — вряд ли на удаленной станции имелись лишние пост-капитаны. Ну и к тому же, если коммодор имел капитана в непосредственном подчинении, он мог претендовать на адмиральскую третью часть призовых денег.

— Позвольте спросить, не имеете ли вы сведений о сухопутных силах французов на островах?

— Есть, но хотелось бы, чтобы они были более точными. На Маврикии у генерала Декэна лучшая часть гарнизона состоит из двух регулярных полков, плюс милицейские части примерно в 10 тысяч штыков. О Реюньоне информация куда более скудная, но, кажется, у генерала Десбрюслиса примерно то же самое. Да уж, крепкий вам достался орешек, но разгрызть его необходимо, и как можно раньше. Вам надо наносить быстрый удар концентрированными силами, пока их части разбросаны по всему острову. В двух словах: прийти и победить. Правительство будет в том еще состоянии, когда весть о захвате «Стритема» достигнет Англии, и в этой ситуации важен быстрый результат. Я не упоминаю о государственных интересах, это само собой, сейчас я говорю с чисто личной точки зрения: здесь в случае успеха вполне реально получить рыцарство, а может, и баронетство. Ну а если провалить задание — берег и половинное жалование до конца дней ваших.

Вбежал гардемарин:

— Вызывают капитана, сэр. И не хотите ли вы поприветствовать лично джентльмена с катера?

— Несомненно, — кивнул адмирал. — А что до флага…

Он выдержал паузу, задумчиво глядя на портрет жены.

— Вам не хотелось бы баронетства, Обри? Я вот точно знаю, что хочу. Миссис Берти давно жаждет утереть нос сестре.

Квартал частной застройки Саймонстауна, хоть и был по размеру меньше деревушки, количеством пивных, винных лавок и других злачных мест мог бы конкурировать с небольшим городом. В полумрак одного из таких мест вошел Стивен Мэтьюрин с букетом орхидей. Его мучила жажда, он был усталым, и с головы до ног покрывала его африканская пыль, но, тем не менее, он был счастлив. Свои первые полдня на берегу доктор потратил на прогулку в горы, покрытые незнакомой растительностью и населенные обилием замечательных птиц, некоторых он сумел распознать по описаниям. Также доктор обнаружил три четверти самки пятнистой гиены. Недостающую часть, в том числе морду с задумчивым выражением, он обнаружил в некотором отдалении, пожираемую своим старым знакомым — бородачом-ягнятником. Приятное сочетание прошлого и настоящего, либо двух удаленных частей света.

Он заказал вина и воды, смешал их в лучшей для утоления жажды пропорции, затем поставил орхидеи в кувшин с водой. Пил он долго, пока не почувствовал, что снова потеет. Кроме хозяина и трех симпатичных малайских девушек за барной стойкой, в полутемной комнате было только два человека: большого роста офицер в незнакомой форме, дородный и мрачный, с огромными бакенбардами, делавшими его похожим на меланхоличного медведя; и его гораздо более мелкий, неприметный компаньон, в одной рубашке и с расстегнутыми у колен бриджами. Грустный офицер говорил на беглом, но несколько странном английском, игнорируя артикли; грубый, раздражающий акцент его спутника выдавал уроженца Ольстера. Они обсуждали таинство Евхаристии, но Стивен уловил тему разговора лишь когда они почти хором выкрикнули: «Не Папа, только не Папа!» — грустный офицер, при этом, глубочайшим басом. Малайские девушки вежливо повторили из-за стойки: «Не Папа», — и, видимо восприняв это, как сигнал, принесли свечи и расставили их по комнате. Колеблющийся свет лег на орхидеи Стивена и на содержимое его носового платка — четырнадцать интересных жуков, собранных для его друга, сэра Джозефа Блэйна, в прошлом руководителя военно-морской разведки. Стивен как раз рассматривал одного из них — бупестриду, когда чья-то тень легла на стол. Подняв глаза, Стивен обнаружил меланхоличного медведя, который мягко покачивался.

— Лейтенант флота Его Императорского Величества Головнин, командир шлюпа «Диана», — отрекомендовался он, щелкнув каблуками.

Стивен поднялся, поклонился и произнес:

— Мэтьюрин, хирург фрегата Его Величества «Боадицея». Прошу вас, садитесь.

— Душевный ты парень…, — заключил Головнин, кивнув на орхидеи, — вот и я тоже… Где ты их взял, эти цветы?

— В горах.

Головнин вздохнул, затем выудил из кармана маленький огурчик и с хрустом начал его жевать. Он ничего не ответил на предложение Стивена выпить вина, но после долгой паузы спросил:

— Как они, эти цветы, называются?

— Диса грандифлора, — ответил Стивен, после чего воцарилось долгое молчание. Нарушил его ольстерец, которому наскучило пить в одиночестве. Он подошел, захватив свою бутылку, и безо всяких церемоний водрузил ее на стол Стивена.

— Я Мак-Адам, с «Оттера», бросил он, присаживаясь. — Я вас видел в госпитале этим утром.

Теперь, в свете свечи, Стивен узнал его. Не заметив его этим утром, он, тем не менее, знал его много лет: Вильям Мак-Адам, врачеватель безумных, с весьма солидной репутацией в Белфасте, покинувший Ирландию после банкротства его частного приюта. Стивен слышал его лекции и прочитал его книгу об истерии с большим одобрением.

— Долго он не продержится, — заключил Мак-Адам, глядя на плачущего над орхидеями Головнина.