Миссия на Маврикий - [102]

Фаркьюхар замолчал, глядя в окно, словно и правда онемел. Стивен, дабы заполнить паузу, заметил, что считать надо не количество пушек, а то, с какой меткостью их наводят и с каким усердием обслуживают, и добавил, что хотя «Эфришен» все еще не годится для боя, его артиллерия вполне может послужить на других судах.

— Все так, — отозвался губернатор, — но мне хотелось бы избавиться от недостойных мыслей о причинах нынешней бодрости коммодора. Мне думается, может, он знает что-то, чего не знаю я? Прошу вас, не поймите меня неправильно, доктор Мэтьюрин!

— Ни в коем случае, дорогой сэр! Нет, я говорил ему то же самое, что и вам. Ответ лежит совсем в другой плоскости. Если я правильно понял, коммодор Обри пришел к убеждению, что у нас есть моральное преимущество над нашими противниками, что мы перехватили у них инициативу. Что, хотя им не занимать ни кораблей, ни навыков судовождения, они слабы духом. Им не хватает наступательного порыва, решимости поставить все на один решительный удар. А коммодор, к тому же, считает, что Гамелен гораздо больше заинтересован в погоне за компанейскими кораблями, чем к стяжанию лавров, даже когда они сами валятся ему в руки. Нашему коммодору очень понравилось ваше замечание насчет Фортуны, и он заметил, что Гамелену будет дьявольски трудно ухватить ту за локоны, когда она уже смотрит в другую сторону.

— Я сказал это совсем в другой обстановке, — отозвался Фаркъюхар, но Стивен, захваченный своими мыслями, продолжил:

— Я не стратег, но я очень хорошо знаю Джека Обри. Я уважаю его суждения по военно-морским делам, его военную интуицию, которая вполне подтверждена реальными делами. Могут ведь быть и некие иррациональные факторы, — добавил он, будучи прекрасно осведомлен о причинах торопливых, но частых визитов друга в госпиталь, и его неумеренных восторгов по поводу выздоровления Колли, — такие, как морские приметы и тому подобное, что не имеет рационального объяснения.

— То есть, вы твердо убеждены, — с сомнением протянул Фаркъюхар. — Ну, что же, тогда и я убежден, хотя и не до конца. Но, хотя бы, нет никаких причин ему выходить в море, пока «Эфришен» не будет готов? Незачем ставить себя в опасность столкновения одному против семи, словно морской рыцарь Байярд?

— Я полагаю, нет, но вряд ли я могу ответить точно. А теперь, сэр, — Стивен встал, — я должен просить разрешения вас покинуть. Шлюпка уже, несомненно, ждет меня, и в мой адрес произнесут немало сильных выражений, если я не потороплюсь.

— Я ведь скоро увижу вас снова?

— Да, дай-то Боже. Я не собираюсь забираться дальше юго-западной оконечности Маврикия, Морн-Брабант, где я увижусь с двумя офицерами ирландских частей и еще одним джентльменом. Думаю, я могу обещать, что когда полковник Китинг и коммодор встретятся лицом к лицу с гарнизоном генерала Декэна, у них не будет особых проблем с католической его частью.

Когда они шли по коридору, Стивен сказал вполголоса, постучав себя по груди:

— Это куда легче центнера золота, и гораздо, гораздо эффективнее.

Огромная дверь отворилась, и, чуть не сбив их с ног, по ступеням резиденции взбежал мистер Троллоп (четвертый раз за день). Оправив одежду, он бросил на Стивена укоризненный взгляд, снял шляпу и обратился к губернатору:

— Прошу прощения, ваше превосходительство, я послан с наилучшими пожеланиями от коммодора, и можем ли мы получить в свое распоряжение семьсот пятьдесят черных перед вечерней пушкой? Также мне поручено напомнить доктору Мэтьюрину, что он просил авизо в четыре двадцать пять ровно.

Стивен глянул на часы, испустил тихий стон и неуклюже припустился в гавань, где «Перл оф Маскаренс», быстрейший авизо на острове, подпрыгивал на волнах у швартовочной бочки.

В воскресенье на рассвете два квартирмейстера на сигнальной станции на горе над Сен-Дени обсуждали вероятность появления пудинга в нынешнюю воскресную трапезу. В прошлое воскресенье они, как и все на «Боадицее» (впрочем, и на «Эфришен», «Стонче» и «Оттере» также) оказались лишены пудинга из-за крайне поспешных работ на верфи, и было очень похоже, что неприятность эта повторится. Когда они наклонялись, чтобы глянуть на верфь прямо под ними, сильный береговой бриз трепал их «поросячьи хвосты», закрывая обзор. Машинально они зажали их в зубах и уставились вниз: судя по лихорадочной активности групп негров, моряков, ремесленников и солдат, суетящихся спозаранку подобно растревоженным муравьям, воскресный пудинг был далек, как свадебный пирог. Говядина, и та была под сомнением.

— Опять какая-нибудь заморская шамовка, причем холодная, — проворчал Уильям Дженкинс. «Златовласка» просто с цепи сорвался. Сущее рабство, иначе и не скажешь, две недели без пудинга! Опять, как в Саймонстауне: «Торопись, торопись, торопись!!!!» И, не дай Бог, выпьешь стаканчик винца.

«Златовласка» было прозвище Джека Обри, и другой квартирмейстер, Генри Трекосик, плавал с ним еще когда волосы его и правда были золотыми, не то что нынче — тускло желтыми и выгоревшими на солнце. Ему показалось, что Дженкинс слегка зарвался, и он холодно ответил:

— У него чертова уйма работы, ведь так? И он упирается изо всех сил, чтоб она была сделана. Хотя, следует сказать, что любовь к горячему обеду — штука вполне обычная, и, Билл, что ты думаешь о суденышке во-о-он там?