Миссия доброй воли - [40]

По обе ее стороны находились кхаши для благородной публики, в этот час почти пустые. Ряд пандусов вел наверх, в длинный просторный зал с выставкой товаров – одеждой, тканями, мебелью, посудой, бытовыми приборами, с наземными шаухами и катамаранами, охотничьим снаряжением, инструментами, холодным оружием, украшениями и множеством других вещей. Там стояли сотни терминалов – с их помощью полагалось заказывать и оплачивать товар, и там всегда бродили хапторы обоих полов. Эрик не любил туда подниматься. Публика в торговом зале была случайная, на него смотрели недобро, скалясь в знак угрозы, и совершенно без любопытства, как будто люди с Земли каждый день шлялись тут толпами.

От главной галереи ответвлялся проход в глубину здания, к внутренним дворам и кабакам для простонародья. Здесь на потолке красовалась картина: бравый воин, сжимая в лапах клинок, топтался на трупе врага. Клинок поражал размерами и замысловатостью формы, в облике же победителя не замечалось ничего выдающегося, кроме нижней челюсти. За спиной этого героя кипела схватка: зверские рожи бьющихся насмерть, поваленные наземь книхи, тела умерщвленных воинов, подъятые секиры и мечи... Все очень ярко и помпезно, а потому скучно.

Эрик направился в проход. Эта дорога была ему знакомой: с обеих сторон – кабаки для пасеша и разнообразные притоны, предлагавшие снадобье апама’шака, самок шуш’хакель, электронные стимуляторы и прочее того же сомнительного свойства. Проход выходил к галерее, что нависала над обширным квадратным двором, где обычно парковались подвозившие товар транспортные модули. Но сейчас оттуда доносился шум, гул толпы и яростные выкрики.

Встав у парапета, доходившего ему до груди, он посмотрел вниз. Середина двора была, наподобие арены, огорожена прочной металлической решеткой, а вокруг толпились три или четыре сотни хапторов, орущих, рычащих, потрясающих кулаками, скалящих клыки. По одеяниям – не тэды, публика попроще, кто в драной хламиде, кто голый по пояс, без серебристых конусов на рогах, без цепочек и иных украшений. Все – в явном возбуждении, и тянуло от них эманацией злобы, гнева и жадного любопытства.

«Вот бы написать картину! – подумал Эрик, взирая на это дикое сборище. – Написать биостилом, а лучше – маслом по холсту, как это делали великие мастера прошлого... Здорово бы вышло! Изобразить сотни сумеречных морд, темные прорези зрачков, ощеренные пасти, когтистые заскорузлые лапы, поднятые в угрозе... А рядом, для контраста, кого-нибудь из землян – скажем, изящного стройного Марселя Пака... Или самого себя, в бархатном берете и камзоле, с Илоной Линдстрем на коленях... Вот это сюжет! Рембранд, будь он жив, помер бы от зависти!»

Толпа в дальнем конце двора вдруг раздалась, шум стал еще оглушительнее, жестикуляция – энергичнее, словно назревала схватка всех со всеми. Появились два дюжих хаптора, нагие торсы которых стягивали ремни; еще на них были штаны из толстой кожи, широкие пояса и сапоги до середины бедер. На сворках они вели здоровенных куршутов, побольше тех, что охраняли территорию миссии. Куршуты грозно скалились, порыкивали, с их губ капала слюна. Крупные твари и, похоже, злобные, подумал Эрик; с любой из них Цезарю пришлось бы повозиться.

Проводники со своими зверями двинулись к противоположным углам арены и, склонившись над куршутами, начали производить какие-то манипуляции, более напоминавшие ритуал. Казалось, они оглаживают животных от морды до хвоста, нажимая на невидимые точки, стискивая лапы и спинные гребни тварей и хрипло взревывая в нужный момент. Очевидно, эта методика отрабатывалась не один век и была весьма действенной – куршуты возбудились, защелкали челюстями и стали рваться с поводков. Тут их и отпустили.

Твари в несколько прыжков одолели разделявшее их пространство и сцепились, пытаясь сбить друг друга на пол. Схватка была кровавой и стремительной; куршуты злобно шипели, уворачивались от готовой захлопнуться пасти противника и так драли когтями шкуру, что шерсть летела клочьями. Эрик поежился, предчувствуя, чем закончится эта битва. Ее финалом могла стать только гибель одного из животных.

Хапторы, окружавшие арену, уже не просто вопили и размахивали руками, а приседали, подпрыгивали и рычали, как стая дикого зверья, чьи вожаки сошлись в смертельной схватке. На миг эмоции толпы захлестнули Эрика, он зажмурился и обхватил гудящую голову, стараясь справиться с чуждой ментальной волной. Защитный барьер отгородил его от бушующего во дворе потока кровожадной злобы. Он не смог бы сказать, где и когда обучился этому искусству; возможно, то была всего лишь защитная реакция, столь же естественная, как дыхание или сглатывание слюны. Во всяком случае, умение защититься от слишком сильного внешнего импульса проявилось у Эрика в детстве, одновременно с его ментальным даром.

Он открыл глаза.

Схватка шла к концу: один куршут подмял под себя другого и щелкал клыками, вырывая из загривка противника клочья алой плоти. Зубчатый гребень на спине победителя волнообразно изгибался, морда обагрилась кровью, челюсти двигались словно лезвия ножниц. Поверженный зверь уже не сопротивлялся; вскоре его глаза остекленели, и он затих, издав предсмертный хрип. Два хаптора в кожаной сбруе осторожно подобрались к месту схватки, оттащили оставшуюся в живых тварь, унесли останки жертвы и начали обходить зрителей с небольшими ящиками. В них что-то бросали, но вряд ли кусочки платиновой фольги – публика здесь была небогатой.