Миссис Крэддок - [4]

— О чем вы думаете, тетя Полли? — спросила она, внезапно обернувшись к тетушке и поймав устремленный на нее взор.

— О том, что необходимо обладать большой проницательностью, чтобы распознать переживания девушки по виду ее прически.

— Да нет у меня никаких переживаний, — рассмеялась Берта. — Наоборот, мне хочется… — она умолкла, подыскивая слова, — распустить волосы, встряхнуть ими, что ли.

Мисс Лей ничего не сказала и опустила глаза в журнал. Она едва ли задумалась над тем, что имела в виду племянница, давно перестав изумляться ее привычкам и поступкам. Удивление тетушки вызывало лишь то, что эти привычки и поступки слабо соответствовали общепринятому мнению о Берте как о независимой молодой женщине, от которой следует ожидать чего угодно. За три года, прожитые вместе после кончины отца Берты, обе женщины научились прекрасно ладить друг с другом. Их взаимная привязанность была сдержанной и всячески достойной уважения, как нельзя более подобающей двум благовоспитанным дамам, связанным вопросами обоюдного удобства и внешних приличий.

Мисс Лей, призванная в Италию к смертному одру брата, познакомилась с племянницей в силу прискорбных обстоятельств, и к тому времени Берта оказалась слишком взрослой и независимой, чтобы признать авторитет чужого человека. С другой стороны, мисс Лей не имела ни малейшего желания кем-либо командовать. Она была пассивной натурой, никого не трогала и желала лишь, чтобы ее тоже оставили в покое. Однако если долг повелевал ей взять под свое крыло осиротевшую племянницу, было только к лучшему, что Берте уже восемнадцать и девушка — если бы не условности «приличного общества» — вполне способна о себе позаботиться. Мисс Лей возблагодарила провидение, открыв, что ее подопечная решительно настроена идти своим путем и не цепляться за юбки старой девы, которая горячо дорожит своей свободой.

Они путешествовали по континенту, осматривали церкви, картины и города, более всего стремясь при этом скрыть друг от друга свои эмоции. Подобно краснокожему индейцу, который сносит самые страшные пытки со стиснутыми зубами, мисс Лей считала в высшей степени позорным проявлять чувства при виде трогательной сцены. Сентиментальность она прятала за тонким цинизмом, шутила, что не способна плакать, и банальность этого приема — подражание лицедею Гримальди[8] — заставляла мисс Лей посмеиваться над собой; слезы она считала неприличной слабостью. «Слезы даже хорошенькую женщину превращают в пугало, а уж дурнушку делают просто отталкивающей», — говаривала она.

В конечном итоге мисс Лей сдала внаем свою лондонскую квартиру и вместе с Бертой поселилась в родовом имении Корт-Лейз недалеко от Блэкстебла, в графстве Кент, обратившись к радостям сельской жизни. Дамы жили в полной гармонии, хотя внешне демонстрация взаимной привязанности ограничивалась лишь вежливым поцелуем по утрам и вечерам, почти одинаково бесстрастным, как с отдающей, так и с принимающей стороны. Обе ценили достоинства друг друга, особенно талант к острословию, который время от времени проявлялся в легких дружеских колкостях. Тем не менее у обеих хватало ума жить в ладу, и поскольку одна к другой не питала ни пылкой любви, ни холодной ненависти, поводов портить отношения просто не было. Собственно, именно поэтому беспокойство Берты в тот самый день ничуть не тревожило мисс Лей и, по ее мнению, легко объяснялось жаром молодой крови. Повышенный интерес племянницы к воротам в холодный и мрачный осенний вечер не вызвал у тетки ни осуждающего жеста, ни удивленного движения бровей.

Берта надела шляпку и вышла. Аллея из вязов, двумя ровными рядами протянувшихся от фасада Корт-Лейз до ворот, ранее представляла собой внушительное зрелище, но теперь прямо свидетельствовала об упадке старинной усадьбы. Там и сям на месте поваленных деревьев зияли прогалы, а один громадный ствол, рухнувший во время прошлогодней бури, до сих пор валялся на земле и гнил, к полному равнодушию управляющих и фермеров-арендаторов. По обе стороны от вязовой аллеи тянулись широкие полосы луга, некогда хорошо ухоженного, а ныне заросшего щавелем и сорняками. Там, где когда-то прогуливались изящные дамы в кринолинах и джентльмены в париках с бантами, обсуждавшие последние труды Ричардсона[9], сейчас щипали траву овцы. За лугом тянулась живая изгородь, которую давно не подстригали, а за ней широко простирались угодья семьи Лей.

Берта шла и смотрела на большую дорогу за воротами; для нее было облегчением не ощущать на себе холодного взгляда тетки. Чувства теснили грудь Берты, трепыхались, словно птицы в силках, рвущиеся на свободу, однако ни за что на свете молодая женщина не позволила бы кому-то заглянуть ей в душу, переполненную надеждами, смутной тоской и тысячью непонятных желаний. Она вышла на сельский тракт, что вел из Блэкстебла в Теркенбери; вся дрожа, с бьющимся сердцем устремила взгляд вперед. Дорога, подметаемая ледяным ветром, была пустынна, и Берта едва не застонала от разочарования.

Вернуться домой она не могла: стены и крыша казались душной тюрьмой. Берта испытывала какое-то особенное удовольствие, стоя на обжигающе-холодном ветру, который забирался под одежду и пронизывал до костей. Ожидание было невыносимым. Берта вернулась за ворота и посмотрела на дорожку, ведущую к большому белому зданию — ее дому. Подъездной путь требовал поправки; сухие листья, которые никто не трудился убирать, с шелестом носились во всех направлениях. Особняк высился прямоугольной коробкой, не вписываясь в окружающий пейзаж. Построенный при короле Георге II, он, казалось, так и не приобрел власти над землей, которую занимал. Невыразительный фасад, вереница окон и дорический портик ровно посередине — дом будто бы поставили на землю без всякого фундамента, точно карточный домик на пол. Годы не сделали сооружение красивее, и сейчас оно смотрелось так же, как сто с лишним лет назад, — уродливым пятном на местности, чужеродным и пошлым. Дом стоял в окружении полей, за ним не было даже сада, лишь несколько клумб перед крыльцом. За цветами никто не ухаживал, и они частью буйно разрослись, частью засохли.