Миссис Ингланд - [84]

В такой час миссис Ингланд не стала бы выводить Милли из дома. Я на всякий случай осторожно повернула ручку входной двери, и, к моему изумлению, она открылась. Меня медленно охватил леденящий ужас. «Мне жаль, что приходится делать это именно сегодня». Если миссис Ингланд уехала, а Милли побежала за ней и потерялась или еще хуже… Это не укладывалось в голове. Я вглядывалась в темный двор, слушая, как ветер шумит в деревьях, как неустанно бурлит река. От меня не требовалось принять решение; требовалось лишь смириться с ним. Что я и сделала, не мудрствуя лукаво. Я закрыла входную дверь и поднялась наверх за накидкой.

На улице шел дождь, но капли падали тихо и мягко, почти смущенно. Оставив тусклый ночник на столе в холле, я тихо выскользнула из дома, зажгла фонарь на крыльце и выбросила использованную спичку за цветочный горшок. Деревья впереди громоздились глухой черной стеной, уносящейся ввысь, к затянутому тучами ночному небу. По своей воле я бы ни за что не рискнула пойти в лес – туда, где под ногами скользкие клубки корней и вязкая земля, которая резко ухала вниз, к реке. Пройдя по тропинке достаточно далеко, я стала звать Милли. Я и не думала будить хозяина. Пропала моя подопечная, и я обязана была ее найти. Мысль о ярости мистера Ингланда заставляла идти быстрее: испепеляющий взгляд его черных глаз преследовал меня, как ночной кошмар. Я тряхнула головой и, с трудом переведя дыхание, ускорила шаг.

– Милли!!! – крикнула я чуть громче, надеясь, что за шумом леса мой голос не услышат в особняке.

Тропинку с обеих сторон тесно обступали деревья, их ветви тянулись к свету фонаря. Как же легко спрятаться посреди толстых неровных стволов и следить оттуда за мной! Неожиданно лес показался огромным и страшным – совсем не похожим на тот, каким он представал днем. Ноги несли меня вперед, но каждой частицей своего существа я жаждала повернуть назад. Следовало бы разбудить мистера Ингланда, Тильду, вызвать полицию. Однако миссис Ингланд не пропала – она сбежала. И скорее всего, не хотела, чтобы ее нашли. Надолго ли хозяйка нас покинула? На час? На ночь? Навсегда? Еще одно, наименее привлекательное, решение заключалось в том, чтобы просто вернуться в кровать. А утром с притворным изумлением обнаружить исчезновение миссис Ингланд и Милли. «Мне жаль, что приходится делать это именно сегодня». В голове роились самые разные предположения, но в итоге я склонялась к одному.

– Милли?

Ночью шум реки казался сильнее; держась за перила, я осторожно шла на другой берег и молилась, чтобы луч фонаря не высветил зацепившуюся за камень крохотную белую ночнушку, которую мотает бурным течением. Но внизу была лишь вода – черная, глянцевая, неустанно текущая по своему пути. На другом берегу смутно угадывалось объятое тьмой и безмолвием здание фабрики и труба, устремленная в ночное небо. Проходя мимо конюшни, я подумала о больших теплых животных, которые сейчас дремлют на сене, о спящих наверху Бене и Бродли, и мне стало немного легче.

Стараясь держаться от фабрики как можно дальше, я крадучись шла по скользкой брусчатке и негромко звала Милли. Тем временем мой мозг лихорадочно работал. Действительно ли миссис Ингланд увела с собой дочь? В таком случае погони не избежать. Согласно закону, дети принадлежали отцу, а не матери. Если хозяйка замыслила побег, ей не следовало брать девочку. Миссис Ингланд происходила из рода Грейтрексов – ее отец владел фабриками, во множестве рассыпанными по округе, ее дед был настолько богат, что построил целый город. Новость попадет на первые полосы газет, репортеры будут смаковать скандал. Меня затрясло при одной мысли о том, в какой кошмар превратится жизнь семьи – ведь я знала все это слишком хорошо.

Когда отца поместили в Бродмур, мама хотела увезти нас с Лонгмор-стрит. Однако покушение на убийство оказалось отличной рекламой, и в лавку А. Мэя повалили толпы покупателей. Людские взгляды скользили по корзинам с репой, жестянкам с чаем и неизбежно устремлялись к двери позади прилавка в надежде хоть мельком увидеть сестер Мэй.

Мама отправляла нас наверх или на склад, где мы занимались домашней работой или вели учет. Соседи, незнакомцы, друзья – все спрашивали про нас, интересовались, как мы. Искалечены? Напуганы? Потеряли рассудок? Наверное, мы злились. И скорее всего, закончили бы свои дни в сумасшедшем доме, как и отец. Я не осознавала своих чувств, пока однажды утром, застилая домики для цыплят газетами, не заметила в набранной убористым шрифтом колонке слово «преданы».

Я двинулась с фонарем в гущу деревьев. Тихо капал дождь, ноги скользили по мокрой опавшей листве. Я продиралась сквозь поросшие лишайником ветки, пачкая ночную рубашку. И тут раздался тихий плач, словно стон маленького зверька.

– Милли? – Я замерла на месте, тревожно вглядываясь в темноту.

Сначала было тихо, а потом снова послышался негромкий стон, всхлипывание. Я помчалась на звук, светя фонарем в разные стороны. Ребенок, которого я любила, о котором заботилась, оказался один ночью в лесу… Это было непостижимо, за гранью разумного! Я почти убедила себя, что мне все почудилось и девочка едет с матерью в теплой карете где-то далеко отсюда, как вдруг во тьме возник белый силуэт. Я помчалась туда, с трудом удерживая в вытянутой руке ставший очень тяжелым фонарь. Неожиданно луч света выхватил из мрака Милли. Пошатываясь, она стояла передо мной в ночной рубашке, лицо и босые ноги в потеках грязи, мокрые волосы прилипли к плечам. Я закричала: из груди невольно вырвался громкий стон. Выпавший из рук фонарь разбился и погас, покатившись вниз к реке.