Миссис Ингланд - [12]

В доме чувствовался холод, что не редкость для больших домов летом, когда камины не топят. Поскольку миссис Ингланд не предложила мне снять накидку и не сказала, куда ее можно повесить, я чувствовала себя незваной гостьей.

– Вы предпочитаете «мэм» или «мадам»? – поинтересовалась я.

– Любой вариант приемлем.

– Следует ли мне обращаться к вам по вопросам питания и одежды детей?

Она явно растерялась, будто я попросила ее решить сложную задачу.

– Да, – без уверенности кивнула миссис Ингланд. – Или уточните у мистера Ингланда.

– Мне следует обращаться к хозяину? – переспросила я, с трудом скрывая изумление.

– Вероятно, так будет лучше.

Она говорила просто, с сильным местным акцентом. Хозяин изъяснялся более изысканно, но и в его речи безошибочно угадывался йоркширский выговор. Слушая мою новую хозяйку, я сразу вспомнила уроженку Йоркшира, которая по средам приходила к нам в лавку в Балсолл-Хит за покупками: у обеих было совершенно одинаковое произношение.

– Я вас оставлю. Можете пока разложить вещи, – проговорила миссис Ингланд.

– Я буду ночевать в детской, мэм?

– Обычно вы так и ночуете? – Она вновь запахнула пеньюар, прикрывая шею.

– Да, – кивнула я. Повисла неловкая пауза. – Прошу прощения, я думала, наш директор, мисс Симпсон, известила вас о времени моего приезда.

– Да, теперь я припоминаю. Конечно, известила. Спокойной ночи, няня…

– Мэй, – подсказала я.

Миссис Ингланд тихо вышла с лампой руке и, закрыв за собой дверь, бесшумно удалилась по коридору. Я еще долго прислушивалась к царящей в здешнем особняке глубокой, всепоглощающей тишине. Каким далеким казался теперь дом на Перивейл-гарденс. Как сильно новая хозяйка отличалась от миссис Рэдлетт.

Я медленно направилась к стулу возле окна и, подняв плюшевого мишку на подоконник, уселась. Мыслями я невольно возвращалась в прошлое, вспоминала о путешествии через весь Лондон сегодня утром – неужели это было всего лишь утром? – и о беспорядочной суете города. Без малого неделю я провела в состоянии безделья и нетерпеливого ожидания нового жизненного этапа. Теперь те несколько дней представлялись восхитительными, и, зябко ежась от холода в чужой детской, в окутанном тишиной, безжизненном доме, я вдруг поняла, что совершила ужасную ошибку.

Послышался звук, словно шипение свечи, и я с тревогой огляделась. За моей спиной было окно, и мне потребовалась пара мгновений, чтобы осознать: это звуки дождя. Стоило открыть створку, и снаружи донеслись шум реки и крик ночной птицы – совы или козодоя. Я никогда не жила и даже не проводила ночь в сельской местности, которая представлялась мне коварно изменчивой обителью жалящих и кусающихся тварей. Я привыкла к квартирам и магазинам, оживленным дорогам и тротуарам. Мне ни разу в жизни не приходилось пользоваться на улице фонарем!

Впрочем, здешний воздух упоительно чист, и утром наверняка запоют птицы, и необъятное небо наполнится солнечным сиянием. А сколько интересных дел предстоит нам с детьми! Мы займемся поиском кладов, станем собирать цветы и птичьи перья! Пока тепло, мы будем устраивать пикники и кататься на велосипедах!

Коллекция цветов на подоконнике у Джорджины состояла из маргариток и ирисов, собранных в лондонских парках. Здесь же флора и фауна явно богаче. Возможно, тут даже водятся олени – живые, а не бронзовые. И пусть в доме царит безмолвие, зато снаружи нас ждет столько всего интересного!

Я зажгла лампу, выключила газовые рожки и, захватив саквояж, отправилась по коридору в детскую спальню. В комнате было темно, шторы опущены. Свет лампы выхватил из мрака металлические кровати на дощатом полу и смутные контуры тел под белыми простынями. Один из спящих завозился, и я приглушила свет. В дальнем углу комнаты, возле окна, в ногах пустой кровати стояла колыбель, покрытая, словно вуалью, тонкой кружевной тканью. Я двинулась вперед по скрипучим половицам и замерла возле ажурного балдахина. Льющееся из лампы мягкое сияние осветило пухлого младенца. Он лежал на спине, раскинув в стороны сжатые в кулаки ручки. Грудка малыша едва заметно поднималась и опускалась. В этой комнате тоже было душно и холодно. Я хотела открыть окно, но удержалась, боясь потревожить детей, поэтому осторожно присела на край кровати и стала расстегивать пуговицы на ботинках. На Пембридж-сквер я спала под одной простыней и полностью распахивала на ночь окно.

Ботинок с грохотом упал на пол, и я застыла, ожидая, что сейчас проснутся дети. Откуда-то из глубины спальни раздался долгий сонный вздох, и более ничего не последовало. Я прикрутила фитиль до минимума и тихонько подула на лампу. Ненадолго резко пахнуло керосином. Прохладные простыни манили прилечь, а от стеганого одеяла слегка веяло нафталином. В кромешной темноте я устроилась на кровати и стала ждать, когда меня сморит сон.

Глава 4

Я проснулась в шесть утра, дети еще спали. Сняла платье с крючка на стене и, стараясь не шуметь, начала одеваться. В ногах моей кровати стояла колыбель, а рядом еще одна металлическая кровать, придвинутая боком к стене. Там лежали две маленькие девочки – одна рыжая, а другая темноволосая. У дальней стены, ближе всего к двери, располагалась третья кровать, которую занимал рыжий мальчик. Слева от моей кровати находился камин, закрытый решеткой, на деревянный пол был брошен лоскутный коврик. Справа, в нише, прятался шкаф.