Миссис Хемингуэй - [74]

В окне за его спиной хлещет ливень, над чашкой поднимается пар.

Мэри вспоминает, что действительно обнаружила в кабинете пять-шесть писем, подписанных его экстравагантным почерком: «Г. Куццемано». Довольно скромная подпись для человека, который десятилетиями паразитировал на них, как блоха на собаке, продавая их рукописи, их письма, их документы.

– Почему я должна сказать вам «да»? Когда у всех остальных нет такой возможности?

– Это письма безумца, Мэри. Я дразнил и задирал его. Я его. – Он отпивает кофе. – …Слишком обожал. Позвольте мне вычеркнуть себя из его жизни. Я сжег его письма ко мне. Отдайте мне эти письма, и я брошу их в огонь. Я не хочу быть в его биографии даже сноской.

Куццемано смотрит на нее честными глазами. Потом берет с тарелки отложенное печенье и надкусывает.

Задвижка на двери кабинета открывается беззвучно. Мэри распахивает окно – воздух в комнате застоялся. У окна – конторка Эрнеста, за которой он работал стоя. Пишущую машинку почистили и заменили в ней ленту всего за несколько недель до его смерти. Горделиво поблескивая боками, она словно все еще ждет прикосновения его пальцев.

В кабинете собраны все бумаги, которые ей удалось вывезти с «Финки». Она привезла ящики с рекомендациями врача, письма от адвокатов, издателей, иностранных редакторов, банковские извещения. Бумага поражена тропическим грибком. Прибыв на Кубу, Мэри на полном серьезе предложила слуге вывести «Пилар» в море и затопить ее. Ну в самом деле, что ей делать с такой яхтой? За ней надо ухаживать, красить, просушивать, заботиться. Так что Мэри твердо сказала, что «Пилар» будет правильнее всего вывести в море и затопить, пусть ее поглотит морская вода. «Отказ от прав», – отличная формулировка, думает Мэри, роясь в бумагах. Боже, сколько у нее всего, о чем нужно заботиться! Временами хочется отказаться от прав даже на самый последний, самый жалкий клочок бумаги.

Мэри находит письма Куццемано и просматривает следующую папку. Складывает вместе все бумаги, где упоминается имя неуемного библиофила. Хотя наверняка найдется что-то еще. Перед тем как покинуть кабинет, Мэри еще раз смотрит на сейф. Пора разыскать наконец ключ и заглянуть туда. Она выходит из кабинета и запирает за собой дверь.

38. Гавана, Куба. 1947

Прошло несколько лет, прежде чем Мэри поняла, что в их браке незримо присутствует еще одна женщина.

В тот год их с Эрнестом семейная жизнь была прекраснее, чем в самых смелых ее мечтах. Они охотились на уток на западе, играли в теннис на корте «Финки», любуясь, как распускаются орхидеи, как бугенвиллея карабкается по стенам, как калохортусы кивают своими белыми головками. Пили джин с ледяной кокосовой водой. Ездили пить и танцевать в «Гавана Вьеха». Устраивали вечеринки для писателей и художников. Мэри никогда не проводила так много времени в свое удовольствие и удивлялась, что совершенно не скучает по своей прошлой жизни, когда приходилось вкалывать каждый день. В новой жизни было много света, много тепла и нежный Эрнест рядом. Ей казалось, что она по-настоящему полюбила Хемингуэя лишь после того, как вышла за него замуж.

А потом на горизонте появилась еще одна женщина – элегантно одетая, со вкусом к ремонту и практической хваткой. Она знала все закоулки Эрнестовой души и всегда улавливала, чего он хочет, а чего нет, тогда как Мэри только начинала постигать эту науку.

Приехала Файф.

Той весной двадцатилетний Патрик попал в страшную аварию. Файф написала бывшему мужу, настаивая, что без нее сын еще долго не поправится.

– Она едва ли усидит в Ки-Уэсте, – объяснил Эрнест Мэри. – Файф не успокоится, пока не будет рядом с ним. Кроме того, мальчик наверняка скучает по матери. Ты ведь не возражаешь?

Они прожили вместе три месяца: Эрнест, Мэри, Файф и выздоравливающий Патрик в домике для гостей. Эрнест все это время выглядел неописуемо счастливым, как кот, которого чешут за ушком. И когда прошла первая ревность – что его бывшая жена появилась в их доме, – Мэри пришлось признать, что Файф ей нравится, нравится ее дерзкая прямота, ее мрачноватая харизма. Хотя она была на десять лет старше Мэри, волосы у нее оставались черными как смоль. Дитя ревущих двадцатых, она сумела сохранить неотразимый шарм, присущий той эпохе.

Скоро выяснилось, что Файф прекрасно осведомлена буквально обо всем: она умела готовить изысканные блюда, знала, с какими винами их подавать, как накрыть на стол, а главное – как ухаживать за садом. О растениях они с Мэри могли беседовать часами. Они любили посидеть вдвоем за коктейлями и иногда даже прятались от Эрнеста, когда ему не писалось и он с утра до вечера обходил дом, точно дворецкий. В такие дни они спускались в розовый сад и напивались еще до ужина. Мэри нравилось, что у нее появилась подружка, пусть даже в лице бывшей жены Эрнеста.

Файф совершенно естественно влилась в жизнь «Финки», и уже никому не казалось странным, что они ужинают втроем на веранде, увитой виноградом, который когда-то посадила Файф. И в том, как она смотрела на него, была не ревность, поняла Мэри, а любовь. Файф все еще страстно любила Эрнеста. Мэри вспомнила слова, сказанные в «Ритце»: «Она самая храбрая женщина на свете». «Да, это точно», – часто думала Мэри, глядя, как бывшая миссис Хемингуэй смеется над очередной глупой шуткой Эрнеста. Но Мэри не видела, чтобы от Файф исходила реальная угроза. Для Эрнеста эта женщина уже превратилась в историю.