Мисс Вайоминг - [32]

Куда бы Джон ни ехал, громкость была на полной мощности. Однажды Айван и Джон ехали на джоновской машине месяца, «бентли». Припарковав машину в пустыне, они отправились на поиски кактуса, который Нилла просила для своего цветочного хозяйства. После того как они некоторое время побыли на солнышке, Джон сходил к машине и вернулся, неся какие-то предметы, к Айвану, сидевшему на камне. Первым было меню, украденное из ресторана. Джон свернул из меню воронку и залил через нее в глотку содержимое предмета номер два – полбутылки текилы. Затем он взял предмет номер три – винтовку. Сделав пять выстрелов по корпусу машины, он превратил ее в дорогущее решето. «Круто!» – завопил Айван, после чего Джона тут же вырвало, и с тех пор он отказался от машин месяца, остановив свой окончательный своеобразный выбор на расстрелянном «бентли». Джону приходилось поддерживать свою репутацию, и, когда он куда-нибудь приходил, успех и декаданс кружили вокруг него, как сочная сплетня.

Единственным настоящим другом Джона все эти годы оставался Айван. Айван был доволен тем, что Джон приехал со своей матерью Дорис – человеком, присутствия которого так жестоко не хватало Айвану с тех пор, как его отец разделался с браком всего через несколько месяцев после появления Айвана на свет. Джон и Дорис прожили в доме для гостей две недели, как вдруг Айвана привезли домой из школы-интерната, которая находилась недалеко от Биг-Сура. Его застукали, когда он нюхал эфир из бутылки из-под апельсинового крэша. Эфир украл из научной лаборатории ученик, который выменял на него у Айвана стереонаушники.

– Зачем ты нюхал эфир? – спросил Джон Айвана во время их первой встречи в коридоре дома, каменный пол которого выглядел таким гладким, блестящим и твердым, что Джону казалось, будто все, что ни упадет на него – будь то стекло, металл или алмаз, – разобьется вдребезги.

– Я пытался кое-что преодолеть, – ответил Айван.

– Что?

Айван посмотрел на бледного, тощего, неоперившегося юнца, больше похожего на привидение, чем на живого человека. Айван сразу решил довериться Джону. Он подумал, что в таком недоразвитом теле должен обитать сверхразвитый ум.

– Я до смерти, как параноик, боюсь, – он помолчал, – ледникового периода.

– Ледникового периода?

– Угу.

Джон услышал смех сидевших в гостиной Дорис и Ангуса.

– Я без конца смотрел эту картину, – продолжал Айван. – Эти картины. Стена льда, как белые скалы Дувра, ползет через Пасадену, затем по Уилширу и подминает под себя этот дом.

– Да кто тебе такое сказал? Дерьмо все это собачье. На самом деле все происходит совсем иначе. Первым делом начинает идти снег, но это снег, который не тает даже летом. А потом, следующей зимой снова идет снег, и он тоже не тает. А потом, каждый год снегу становится все больше и больше, и он не тает. Через тысячу лет – а для вселенной это все равно что глазом моргнуть – земля покрывается толщей льда. Но к тому времени тебя уже давно не станет. А если бы у тебя хватило мозгов, ты все равно переехал бы на экватор в первый же год.

Айван стоял и, улыбаясь, глядел на Джона, с тех пор он совершенно перестал бояться ледникового периода. Они повернулись и стали смотреть на спринклеры во дворе через маленькое оконце, стекло которого было усеяно сверкающими алмазами брызг.

– Что с тобой? – спросил Айван. – Ты выглядишь как покойник. Или как участник телемарафона.

С того момента тело Джона преобразилось. Он вырос, окреп, но здоровье пришло к нему слишком поздно, так что у него не возникло пристрастия к командным играм. Его привлекали только одиночные виды спорта, в которых можно было претендовать на чистую победу, не растворяясь в команде. Кроме того, он перестал смотреть телевизор, потому что суеверно связывал его со своими болезнями.

Скооперировавшись, Джон и Айван стали делать узкопленочные короткометражные фильмы, первый из которых назывался «Субботний вечер Дорис». Фильм повествовал о превращении Дорис из делаверской наследницы инсектицидной фирмы, элегантно раскладывающей кусочки сваренного вкрутую яйца на треугольные тосты без корочки и наслаждающейся вниманием, в изможденную mal vivante,[2] которая хрипит обрывки матросских песен, склонясь над раковиной.

Их второй фильм был более приземленным. Ангус сказал, что им нужно научиться композиции и монтажу, и вот Джон с Айваном проследили обычный рабочий день Ангуса на студии – снимая его встречи, ланчи, поездки по городу и вечерние предварительные просмотры. Фильм был смонтирован и показан с дурацкими субтитрами на вечеринке, посвященной пятидесятилетию Ангуса, ознаменовав их дебют в киношном сообществе.

Джон был на удивление ответственным молодым человеком, причем именно практиком, а не теоретиком. Дорис всячески способствовала этому. Она хотела, чтобы он ни в чем не походил ни на кого из Лоджей, и поэтому подогревала его энтузиазм в отношении всего, что шло вразрез с делаверским духом. Она поощряла активность, творчество и сильную неприязнь к прошлому. Кроме того, она уговорила Ангуса забрать Айвана из частной школы, чтобы оба – Айван и Джон – могли посещать обычную среднюю школу. Никто из них особых успехов не добился, хотя оба чувствовали себя там прекрасно. Закончив школу, молодые люди со скрипом одолели Калифорнийский университет, большую часть времени снимая короткометражки и ухлестывая за девицами. Вдобавок Джон экспериментировал с машинами. Он купил оранжевый 260-Z на выручку от перепродажи других, более дорогих машин, в то время как Айван ездил на мятно-зеленом «плимут-скэмп», который купил у одного из садовников Ангуса.