Мисс Равенел уходит к северянам - [54]

— Проявление новоорлеанского темперамента, не более того, — так комментировал Равенел эту историю. — Человек не злоумышлял против меня, не готовился загодя, просто не мог упустить удобного случая. В руке у него была палка, а тут голова патриота, — скажите, ну как не ударить? Даже самый утонченный джентльмен в нашем городе не сумел бы сдержаться.

ГЛАВА XII Полковник Картер берет Равенелов под свое покровительство

Капитан Колберн на время поддался легко объяснимой иллюзии, что поцелуй, запечатленный им на ручке мисс Равенел, несколько сблизит их и придаст более лирический характер их отношениям. Рассчитывал, впрочем, он не на прямой эффект поцелуя. Он был столь уверен в высокой духовности своей дамы, что не допускал даже мысли, что плотское соприкосновение может в какой-либо мере на нее повлиять. Сам он тоже находился во власти возвышенных, почти ангельских чувств и пренебрегал такой малостью, как трепет в крови или жар, пробегающий по позвоночнику. Но он каким-то путем внушил себе мысль и в дальнейшем упрямо, слепо держался ее, что, однажды поцеловав мисс Равенел, он как бы вправе надеяться и на второй поцелуй; что он сможет отныне открыто любить ее, не навлекая за то на себя ее гнева, и даже, быть может, рассчитывать на ответное чувство. Вопреки своему трезво-практическому новоанглийскому воспитанию и весьма характерной для него боязни совершить, даже в мыслях, смешной поступок он стал предаваться мечтаниям, в которых он объяснялся Лили, делился нежными чувствами и мало-помалу шел к счастливой женитьбе. Но в следующий свой визит к Равенелам он снова застал там миссис Ларю и — что было похуже — полковника Картера. Лили, конечно, не позабыла того, что случилось, и вспыхнула, увидев его, но в остальном оставалась такой, как и прежде, нисколько не походила на спящую царевну, расколдованную его поцелуем. Могу заверить читателя, что лобзание Колберна не породило в ее душе никаких особых мечтаний. В ту минуту действительно оно поразило ее и пробудило некий магнетический трепет. Но при этом она рассердилась на Колберна за то, что он посмел смутить ее душу, и в целом дерзкий его поступок не доставил ему никаких преимуществ. Пожалуй, она даже стала с ним чуть холоднее и старалась держать его в почтительном отдалении.

Миссис Ларю, со своей стороны, делала все, что могла, чтобы вознаградить Колберна за холодность Лили, и не потому, что он был так дружествен с ней накануне, а просто по той причине, для нее много более существенной, что он был хорош собой. Колберну, впрочем, это было совсем ни к чему; даже если бы вдовушка предложила ему руку и сердце и свое богатство в придачу, он не знал бы решительно, что ему делать с ее дарами; его просто пугал опасный блеск ее глаз и вольность ее беседы. Надо, впрочем, заметить, что чувства миссис Ларю были не столь уж искренни. Она предпочла бы, конечно, заарканить полковника, но ее авансы, увы, не имели успеха. Опытная кокетка может завлечь мужчину даже в том случае, если он неохотно на это идет; так искусный наездник может пришпорить ленивую лошадь. Но Картер был не из тех; он сам был искусен и опытен в управлении людьми, упрям и эгоистичен до крайности, и оседлать его было дано не всякому. Окажись миссис Ларю наедине с ним и в частом общении, может статься, она и преуспела бы в этом, ибо владела некоторыми тайными методами укрощения мужчин, которые безошибочно действуют на людей типа Картера. Пока же она не имела благоприятных возможностей для испытания своей системы, и ей приходилось мириться с тем, что полковник явно предпочитал общество Лили. По новоорлеанским обычаям, она не могла оставлять их вдвоем и принуждена была — в унизительной роли лакея при разговоре господ — стоять позади и прислушиваться. Потому для нее оказалось большим облегчением, когда появился Колберн и впрягся, хотя без восторга, в ее колесницу.

Пока Лили и Картер вели разговор в гостиной, капитан и миссис Ларю сели поболтать на балконе. Колберн легко уступил ей инициативу в беседе, прежде всего потому, что она сама приняла на себя эту роль и, во-вторых, потому, что он был не настроен болтать, — на положении слушателя он мог чаще бросать взгляды в сторону Лили. Хоть Колберн и был намного моложе Картера и привлекательнее, ему в голову не приходило вступать с ним в соперничество или, как принято в этих случаях выражаться, — подставлять ему ножку. Он почитал полковника, как старшего офицера, а кроме того, отдавал ему должную дань, как юный провинциал — человеку, искушенному в свете. Новичок из провинции поклоняется столичному кавалеру, любуется его блеском и не видит его пороков. В своем неумеренном восхищении полковником и Колберн, и мисс Равенел выступали на равных правах простака и простушки. Отличие было лишь в том, что Колберн не скрывал своего восхищения, а Лили — молодая девица на выданье — таила свое восхищение за милым кокетством.

— И не совестно вам, — говорила она, — что я застаю вас диктатором в моем родном городе?

— Ужасно. Горю от стыда. Согласитесь стать мэром, и я уступлю вам свои полномочия сегодня же.