Мисс Равенел уходит к северянам - [52]
Миссис Ларю молчала, разыгрывая милую скромницу. Но, убедившись, что беседа приняла общий характер и ни Лили, ни Колберн не думают объясняться, она дала волю своей разговорчивости.
— Я лично согласна прождать эти десять лет, капитан Колберн, — сказала она, — чтобы Новый Орлеан расцвел заново. Мы потерпели крах. Вы — победители. И я буду рада увидеть плоды вашей победы.
Исполненный патриотических чувств, молодой офицер был в восторге. Он решил, что встретился с дамой из тех пресловутых врагов мятежа в рядах самого Юга, о которых столько трубили оптимисты на Севере и которых, придя сюда, офицеры северных войск денно и нощно разыскивали по всему Новому Орлеану. (На самом же деле этих людей было разве немногим больше, чем вымерших доисторических птиц додо.) Колберн живо пустился в беседу, ероша свою шевелюру, как обычно, когда бывал весел, и хохоча всякий раз, когда к тому представлялся хотя бы малейший случай. (Некоторые из его знакомцев считали, что Колберн смеется в обществе несколько больше, чем полагается светскому человеку.)
— Ваши слова возлагают на меня двойную ответственность, — ответил он миссис Ларю. — И я готов без оттяжек взяться за дело и для начала отстроить для вас кирпичный оштукатуренный губернаторский дом, такой, как у нас в Новом Бостоне. Ведь каждой столице штата полагается губернаторский дом. Но только прошу, не возлагайте на мои труды чрезмерных надежд и не судите меня слишком строго. За десять лет мне придется, я думаю, несколько раз соснуть.
— А также раз или два нанести нам визит, — подхватила миссис Ларю.
— Это уж непременно. И не только по той лишь причине, что я в восторге от ваших патриотических чувств, — заявил в ответ Колберн, пытаясь сделать дуплет и сразить обеих своих собеседниц разом.
Услышав о патриотических чувствах миссис Ларю, Лили едва удержалась от смеха; сама же миссис Ларю скромно склонила головку и улыбнулась самым приветливым образом.
— Должен признаться с грустью, продолжал Колберн, — что новоорлеанские дамы в своем большинстве попросту нас ненавидят. Когда я иду по улице, они так бегут от меня, что, вернувшись домой, я спешу всякий раз к зеркалу и с испугом гляжу, не схватил ли я оспу. Янки действуют им на нервы. Я вспоминаю рассказ об одном господине, очень склонном к простуде: он принимался чихать, едва завидев фургон, в котором развозят лед. Ваши дамы очень нас обижают. Сегодня как раз у меня был весьма неприятный случай с двумя дамами в трауре. Я ехал на конке, когда они поднялись в вагон. Никто из сидевших мужчин не встал, чтобы уступить им место. Тогда я предложил им свое. Они отказались, причем с таким видом, словно я лично оскальпировал всю их семью. Оглядели меня, облили презрением, да так, что мне показалось со страху, будто они великанши и каждой по сто лет. «Никаких одолжений от янки», — прошипели они и остались обе стоять. Я думаю, так прошипеть могла только Рашель,[73] да еще знаменитые гуси, спасшие Рим.[74]
Слушательницы рассмеялись и обменялись многозначительным взглядом.
— Предложите им руку и сердце и проверьте тогда, захотят ли они принять одолжение от янки, — сказала миссис Ларю.
Колберн немного смутился, а мисс Равенел сразу зарделась румянцем. Оба были чувствительны к матримониальной проблеме. Оба были в том возрасте, когда этот вопрос воспринимается как очень живая реальность; независимо от того, суждено ли именно им стать женихом и невестой, суждено ли ему или ей пожениться вообще.
— Наверно, мисс Равенел считает, что я получил по заслугам, — заметил Колберн. — Боюсь, если я предложу ей когда-нибудь место в конке, она меня тоже срежет.
Как видите, он избрал в этом случае своей спутницей в конке не Лэнгдонов и не миссис Ларю, а мисс Равенел.
— Можете не бояться, — сказала в ответ ему Лили, — если это не в бальном зале, я всегда предпочту сидеть.
Тема бала снова смутила Колберна. Не обученный в детстве танцам, он потом, уже выросши, постеснялся наверстывать свои светские недочеты. И он не решился сейчас поддержать шутку девушки, подумав, что Лили, конечно, всегда предпочтет иметь дело с искусным танцором. Как нелепы бывают влюбленные!
Так, чуть касаясь то тех, то других вопросов, они проболтали втроем около часа. Колберн печалился, что не сумел застать Лили одну и излить ей хоть малую долю тех чувств, что скопил в тайниках сердца. Он спешил к Равенелам, задыхаясь от радости; хотел выразить мисс Равенел свою дружбу, а быть может, кто знает, затронуть и более нежные чувства. Но присутствие миссис Ларю оказалось подобным льду в бокале шампанского, который мгновенно лишает жизни искристый напиток. И Колберн не столько участвовал сейчас в общей беседе, сколько думал о том, как коснуться заветной темы. Кстати, позволю себе здесь сказать, я совсем не уверен, что, даже застав Лили одну, он решился бы с ней объясниться. Он побаивался мисс Равенел и непомерно ее над собой возвышал; себя же ценил слишком низко и к тому же был очень застенчив.
Лили уже не раз задавалась вопросом, куда пропал ее папа. Наконец, поглядев на часы, она вскричала в тревоге: «Половина восьмого! Где же он, Викторина?»
