Мисс Равенел уходит к северянам - [44]
— Вам не жарковато у нас? — спрашивали новоорлеанские жители у капитана Колберна. — А ведь будет гораздо жарче.
— Ерунда! — ответствовал с вызовом молодой человек. — У нас в Баратарии бывает куда хуже, когда снегу навалит по пояс.
За весенние месяцы Колберн послал Равенелу несколько длинных писем, которые, впрочем, писал не столько для доктора, сколько для мисс Равенел. Это было с его стороны подобием эмоционального косоглазия, которое, как и косоглазие физическое, бывает порой не лишено обаяния, в особенности если отнестись к нему снисходительно. Или то был еще карамболь, в котором пущенный шар хитроумного бильярдиста должен был оттолкнуться от отцовского шара и сыграть шаром дочери. Правда, кий в руках бильярдиста дрожал от волнения, и удар получался нетвердым. Впрочем, сам капитан от души наслаждался, строча свои письма; ему чудилось, верно, что он один на один беседует с девушкой; карие глаза его так и сверкали, на щеках проступал румянец, перо выпадало из рук, и он принимался ерошить кудрявую шевелюру, как бывало в обычае у него, когда он увлекался беседой. Однако, как видно, затем, чтобы не был нарушен моральный баланс вселенной, радости Колберна уравновешивались заботами. После ответных двух писем от Равенелов воцарилось глухое молчание, весьма его озадачившее. Здоровы ли они, живы ли? Быть может, бежали в Канаду или даже в Европу, спасаясь от нетерпимого новоанглийского патриотизма? Или, может, он, Колберн, задел их, бог знает чем, в одном из своих писем? Или, может, мисс Равенел готовится выйти замуж за молодого Уайтвуда или другого какого поклонника из тамошних мест?
Дело же было в том, что военное министерство разрешило отцу и дочери возвратиться домой, о чем Равенел и сообщил своевременно Колберну; а письмо затерялось, что было довольно обычно в те дни при царившем по всей стране беспорядке. И вот в один жаркий июньский день Равенел постучался в дверь славного новоорлеанского кирпичного домика, где проживал капитан. Дверь отворил офицер в форме младшего лейтенанта, весьма примечательной внешности, с мрачноватым смуглым лицом, высоченного роста, богатырского телосложения, с кулаками Хинэна[64] и басом Сюзини.[65] Он сообщил посетителю, что капитана Колберна нет сейчас дома, но энергично и дружественно пригласил Равенела войти. Нарочитая ловкость его манер озадачила доктора; было трудно сразу решить, кто перед ним, первоклассно воспитанный джентльмен или профессиональный картежный игрок.
— Время — к обеду, сэр, — заявил он рокочущим басом, подобным далеким раскатам грома. — И это вполне достаточный повод для капитана, чтобы вернуться домой. Надеюсь, вы обождете его, и мы угостим вас обедом и отличным вином из погребов господина Суле. Присядьте, прошу вас, сэр, на то дубовое кресло и разрешите мне взять вашу шляпу. Позволю себе спросить, как вас зовут? Доктор Равенел? Черт возьми! У капитана хранится для вас письмо. Я сам его видел.
Он принялся неистово шарить среди бумаг на столе у Колберна, и доктор решил, что его собеседник с утра уже успел приложиться к хересу из погребов господина Суле.
— Нашел, — возгласил он, сияя улыбкой, торжествующей и вместе с тем дружеской. — Берите, пока оно тут. Если вы адвокат, сэр, то, конечно, отлично знаете, что фактическое владение вещью составляет девять десятых формального права на вещь. Впрочем, прошу извинить меня, вы, конечно, не адвокат. Я имею честь разговаривать с доктором канонического и гражданского права.
— Увы, всего-навсего с доктором медицины, — возразил Равенел, принимая письмо.
— Великолепнейшая специальность! — возгласил лейтенант. — Древнейшая и достойнейшая! Профессия Эскулапа и Гиппократа. Врачи появились на свет раньше юристов и принесли много больше добра человечеству.
Равенел бросил взгляд да врученный ему конверт — на нем не было ни печати, ни почтового штемпеля. Вскрыв конверт, он увидел, что это письмо от Колберна, адресованное ему и, как видно, лежавшее в ожидании парохода.
— Надеюсь, вам пишут, что все у вас дома в порядке, — продолжал лейтенант в высшей степени дружественно.
