Мисс Кэрью - [116]

Я завернулась в тяжелый плащ и скрыла лицо шляпкой и вуалью.

— Я готова, — сказала я.

Мы спустились по лестнице и прошли мимо двери комнаты мадам Клосс.

— Мне ничего не сказать мадам? — спросил я, когда мы проходили мимо.

Он покачал головой и поторопил меня, когда мы шли через мокрый двор и через ворота на улицу. Швейцар с любопытством уставился на нас и коснулся своей шляпы, когда мы проходили мимо.

Хотя было еще рано, улицы выглядели пустынными, если не считать нескольких солдат и торговок. Церкви казались тусклыми и величественными, дождь лил не переставая. Мы прошли через множество темных переулков и узких аллей. Капеллан шел быстро, не обращая внимания на лужи. Мои ноги замерзли, я промокла насквозь. Я вспомнила о той ночи, когда шла по улицам Лондона, — о той ночи, ненастной, как эта. Мне почти показалось, что я снова играю в той же сцене и при тех же обстоятельствах, когда мы остановились перед низкой дверью с резным крыльцом. Дом был маленький; ни в одном из окон не было видно света; три мрачных дерева, лишенных листвы, скорбно качали ветвями перед дверью; внутри яростно залаяла собака. Герр Штольберг тихонько постучал в окно; послышался звук цепочек и засовов; дверь медленно открылась, и на пороге появилась женщина. Она взяла меня за руку и повела по коридору, в то время как герр Штольберг, который, казалось, знал дорогу, тихо следовал за мной. Было совершенно темно. Она провела нас в комнату и, сказав, что принесет свет, вышла и закрыла дверь. Я дрожала всем телом.

— Ничего не бойтесь, фрейлейн Элис, — сказал мой друг, нежно взяв меня за руку, — Боже мой! Вы больны!

— Мне холодно — ничего больше, — слабо ответила я.

— Холодно, холодно и мокро, — воскликнул он сдавленным надломленным голосом. — Боже мой! Вы заболеете — заболеете из-за меня!

— Тише! — сказала я. — Это пустяки. Смотрите, свет.

Яркая линия показалась под дверью. Вошла женщина с лампой в руке. Это была Ребекка Лео! Она приложила палец к губам, чтобы остановить восклицание, готовое сорваться с моих губ, и, прижав мою холодную щеку к своей, прошептала:

— Тише! Это дом моего отца, Элис. Лучше бы вы никогда не переступали его порог! Вы должны стоять здесь, у окна. Я задерну перед вами занавески, и там вы услышите все без малейшего шанса быть обнаруженной.

— Что это значит? — воскликнула я. — Какую ужасную тайну я должна выслушивать? Пустите меня… Пустите!

— Уже слишком поздно, — сказала Ребекка, внезапно отвернувшись и внимательно прислушиваясь. — У двери звонит мой отец — прячьтесь, прячьтесь скорее! Ради меня, Элис, ради меня! — И она наполовину повела, наполовину потащила меня в нишу.

Герр Штольберг подошел и встал рядом со мной, а Ребекка потянула тяжелые складки, так что они упали с потолка на пол и скрыли нас из виду.

— Оставайтесь там, не двигайтесь, не дышите, — сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти. — Да поможет вам Бог, моя бедная Элис!

Поцелуй, который она подарила мне, покрыл мои губы и щеки слезами. Ребекка плачет, — и из-за меня! Я крепко прижала руки к груди и ждала… чего? Мой спутник не произнес ни слова, и в течение нескольких минут я слышала только его дыхание. Затем послышался звук, как будто где-то в доме открылись и закрылись двери; шаги по коридору; низкий ворчливый голос, когда кто-то вошел в комнату, в которой мы прятались.

— Больше денег! Больше денег! Всегда деньги! — произнес голос с нетерпеливым вздохом. Послышался шелест бумаг на столе и звук, похожий на перелистывание страниц книги. — Я не могу этого сделать, ваше превосходительство, я не могу этого сделать. Поместья не дадут больше ни гроша. Они заложены по полной стоимости, ваше превосходительство. Это невозможно.

— Der Teufel! Мне нужны деньги, Лео, — сказал другой голос в ответ.

О, этот голос, этот голос! Неужели я пришла сюда за тем, чтобы услышать его! Я отпрянула и почувствовала, как отеческая рука моего друга обхватила меня в знак поддержки.

— Вы должны пойти к кому-нибудь другому, ваше превосходительство, за деньгами, — сказал еврей. — Я бедный человек, и я не могу ничего дать.

— Дать! Давал ли когда-нибудь что-нибудь еврей? — сказал другой. — Нет, друг Лео, я не прошу подарков — джентльмен не просит у ростовщика. Мне нужен дополнительный заем. Я хочу тысячу флоринов.

О, этот резкий, холодный, насмешливый голос! Как не похожи были нежные интонации, которые я привыкла слышать из этих милых уст!

— Тысячу флоринов, ваше превосходительство! — воскликнул ростовщик. — Майн Готт! Ваши поместья не стоят и тысячи крейцеров.

— Я не прошу о них под залог поместья; я предлагаю лучший залог.

— Залог! Хорошо, хорошо! — с жаром воскликнул еврей. — Какой залог, ваше превосходительство?

— Послушай, мой очень добрый и уважаемый друг Исаак, и я удовлетворю деликатные угрызения совести твоей казны, ибо у тебя совести нет. Весной я женюсь.

— Я знаю это — я знаю это, на певице без гроша в кармане, ваше превосходительство.

— Именно так, друг Исаак. На певице без гроша в кармане, которая станет для меня одним из величайших богатств в Германии.

— Нет! — воскликнул еврей, вздохнув сквозь зубы.

— Знаешь ли ты, мой друг, что у этой девушки самый прекрасный голос в Германии? — что она произведет безумие, фурор? — что она будет стоить, по меньшей мере, сто тысяч флоринов в год мне, ее мужу и твоему должнику.