Мишахерезада - [64]

Нас изгнали с позором.

— А я что говорил? — развлекался Сергей Сергеич. — Художник — это пророк! Вы меня слушайте, ребята.

Поскольку все в мире взаимосвязано, в ту же ночь сгорела гостиница «Европейская» со своим рестораном «Крыша». Эти погорели капитально. Фасад покрыли сталактиты черного льда. Все, что не догорит, утопят пожарные.

Директор цирка разорвал договор и пожелал нам сдохнуть.

И фильм совсем уже было досняли в студийных декорациях, но тут посадили режиссера. За распространение венерических заболеваний среди несовершеннолетних мальчиков. То есть он залетел по трем статьям сразу: мальчики, несовершеннолетние, венерические.

Тут нам стало дурно. Панически вспоминали, кто с ним ночью кофе пил из одного стаканчика, а кто целовался при встрече. И шутили с особенным цинизмом.

Это вполне неудачная шутка, что секса в СССР не было. Размножались еще как, и даже против желания. Рефлекторно. Во исполнение супружеского долга, и в нарушение его же, от избытка любви к жизни и процессу, и так, между делом. Но две вещи не приветствовались: педерастия и сифилис. Вот это социалистической идеологии было чуждо.

Тогда неформальное собрание съемочной группы вспомнило и несовершеннолетнего ассистента режиссера эстонского мальчика Пеэтера, и то, что у артиста Дмитриева вечно гостит очередной племянник, и то, что Жан Марэ знаменитый гомосек, и все бесповоротно разбежались. Не долетел цирковой прыгун до своей тумбы, и даже бросание режиссера в тюрьму не помогло.

Но в туалет еще месяца два отправлялись с беспокойством.

А мы с Бобкой осели на фильме «Танцует Валентина Муханова». Она была примой того самого Малого оперы и балета, где у меня брюки лопнули. Ее муж Гера Замуэль совершенно не походил на балеруна — маленький, узкоплечий и очкастый. Я специально пошел смотреть, как он танцует «Петрушку». Потрясающе! А балеринки щипали в перекурах виноград жеманно, как корпию, и постоянно хотели двух вещей: жрать и трахаться. Жрать было нельзя, чтоб не толстеть, а закомплексовали их всех в Вагановском училище. Когда мальчики отрабатывают поддержки, две жалобы от девочек, что он ее не так трогает, — и отчисление. Поэтому так высок процент голубых, фригидных или нимфоманок в этом мире искусства.

А заместо радио висел у меня тогда на гвозде динамик громкой связи с подводной лодки. Друг подарил. Втыкаю я проводок в радиорозетку — а там Пушкина читают. «Станционный смотритель». Да как! Я такого гениального чтения прозы не слыхал. Вся суть дана в мудром грустном голосе… И: «Читал заслуженный артист республики Игорь Дмитриев». Ух ты зараза…

Ну?! Неделя — и я встречаю Дмитриева на Аничковом мосту! И говорю ему все слова с придыханием. А он снимает кепочку клетчатую английскую со своих кудрявых седин:

— Спасибо вам, — говорит, — на добром слове.

И дальше пошел — играть своих порочных дворян и царских генералов. И нечего было интеллигентному человеку делать на тех телефильмах.

КАЗАНСКИЙ СОБОР

Стигматы

Я пришел в Казанский собор 22 апреля, в день Всесоюзного коммунистического субботника в честь дня рождения Ленина, и не важно было, на какой день недели приходился субботник. Танцуют все!

Церковнославянская золотая вязь в длину фронтона вылезала над крылья колоннад: «Всесоюзный государственный музей истории религии и атеизма».

Отдел кадров освидетельствовал мой университетский диплом и выдал красные корочки «Министерство культуры РСФСР». Внутри корочек было написано: «Младший научный сотрудник». Я влился в ряды научной интеллигенции.

Но работать головой оказалось еще рано. Путь в науку лежал через реэкспозицию. Это юмористический вариант пути в звезды через тернии.

Реэкспозиция — это: ре-экс-позиция. Позиции делают экс и ре-позиционируют, но уже иначе. Типа перестановки мебели со сменой штор и обоев.

Толпа младших и старших научных сотрудников под управлением доцентов, возглавляемых профессорами, сверлила, вбивала, клеила, переносила, пилила, резала, примеряла, поднимала и роняла вдребезги, попадая себе по пальцам. Я был приятно поражен неформальными отношениями в академической среде.

Мне дали плексигласовую пластинку с дырочками по углам и велели привинтить вон на тот планшет, прижав под плексиглас какую-то картинку. Шурупы в ДСП лезть не хотели. Эти древостружечные плиты так спрессованы и таким пропитаны, что их надо сверлить. Но электродрель была одна на всех, дрелей ручных и коловоротов не было, я украл молоток почтенной дамы и гвоздем наметил дырочки.

Статуи и витрины в главном нефе и подвальном этаже чуточку перемещали, экспонаты чуточку заменяли, этикетки чуточку переписывали, свет ставили чуточку иначе. Интеллигенция негодовала, что ее за ту же зарплату перевели в рабочий класс, и демонстрировала полную свою непригодность по Марксу выступить в качестве производительной силы.

Потом они посмотрели на часы, закричали что ж такое, положили планшет на две тумбы и быстрей пожарных накрыли на нем стол из сухого с водкой и бутербродов. Повеселели страшно и выпили за Ленина с бревном.

А я крутил свои шурупы, докручивая порученное мне количество. Меня приняли не на постоянную, как обещали, а сначала два месяца временно типа испытательного срока. И я налегал своей крестовой отверткой, давил всем весом на ладонь и менял руки, уставая.