Мишахерезада - [44]

Мелочи жизни

— Дьявол в деталях.

— Бог тоже.

— Да здравствует маленькая разница!

— И фокстрот под названием «У моей девочки есть одна маленькая штучка».

Книги редко передают реальность. Пища, жилье, одежда, отправление потребностей, ежедневные радости и бытовые неудобства, — все то, что и составляет собственно вещество жизни в процессе жизни, — редко удостаивается упоминания. Они не правы, писатели.

Сначала необходимо передать ощущение совершеннейшей обычности всего происходящего. В любых условиях! Тесный защитный тент высотой по пояс, натянутый над кошмой и одеялом на троих — нормальное жилье. Костерок из кизяков — нормальный очаг для света и тепла, приготовления чая и пищи; а уж из дров и говорить не приходится. Когда пошли равнинные леса, мы срубали три березы, и стволы вдвигали один между двумя навстречу, так всю ночь и горело. А щипать сухие травинки и волокна коры, делая огонь с одной спички — это само собой.

Нормально есть раз в день вечером, нормально не пить сутки, если переход неудобный, нормально баня раз в три недели, потом надеваешь постиранное, и трусы-носки-рубашка на тебе сохнут. Нормально проверить, погладить рукой потник перед седланием, а то случайный мусор сотрет спину коню.

Нормален весь круг естественных жизненных забот. Они просто иначе выглядят. Поить коня и оставлять на ночь на хорошей траве. Ночью в дождь убирать седло под тент в изголовье. С утра совать в карман ватника пачку сигарет и пару сухарей. Не читать, не думать, не страдать, не маяться дурью.

Нормально вставать со светом, разбивать лед в ведерке, отогревать онемевшие пальцы подмышкой, потому что узел на мокром чумбуре замерз и не поддается, срывая ногти. Погода в горах меняется сто раз на дню молниеносно, в дождь и холод застегиваешь ватник и плащ, через минуту палит солнце, ты свертываешь их в скатку и торочишь за седлом. Тороки — это сыромятные шнурки-ремешки. Торок закреплен у седла, двумя концами охватываешь предмет и завязываешь на калмыцкий узел. Калмыцкий узел — это род морского, употребляемый скотоводами, сложен, надежен и легко развязывается.

От ожогов горного солнца образуется короста — на носу, верху ушей и на левой руке, которая все время на поводе. Мы мажем ее солидолом для втулок таратайки. Когда спускаемся пониже, короста сходит.

Дождь в горах ледяной, морозит. А перевалишь Чегед-Аман — и вдруг прямо в ущелье Сок-Ярыка ощущаешь, что дождь-то теплый! И это радостное открытие, будто это и не дождь даже, а так, просто погода такая.

Через месяц ты можешь спать под дождиком, подстелив полу плаща на кочке, а другой полой прикрывшись. Или не спать двое суток вовсе, или бегать целый день рысью в гору и обратно, или орать на гурт так, что слышно за километры, или вырезать кусок филе у освежеванного барана, разделить на кубики и есть теплое с солью, молодое мясо очень вкусно, а ждать готовки нет сил.

А на пунктах проводим счетку: в хошане рукав с форточкой, баран протискивается по одному на волю, а четверо нас считают: один считает вслух и громко отмечает, вскрикивая: «Полста!», а второй его контролирует, третий же в стороне отмечает прутиком черточки на земле, зачеркивая десятки и начиная линейки новых полусотен, четвертый в свою очередь контролирует третьего, чтоб не сбился. Это очень точный способ, две тысячи учитываются без ошибок. Очень редко мы сомневаемся, загоняем гурт обратно в хошан и считаем по новой.

И характерно, что месяцами в седле ни у кого не окривели ноги и никто никогда не сбил задницу.

Кунгур, Онгудай, Усть-Мута, Усть-Кокса, Черный Ануй…

В головке гурта идут два десятка козликов. Они любопытны и самостоятельны, они понимают, чего от них хотят и идут куда надо: тупые бараны идут за ними, иначе при любой команде баран норовит сбиться в кучу и держаться ее. Когда я заснул у костра, один козлик спер у меня из кармана последнюю пачку чая.

Барана из нагана

Если рельеф совсем уж горист, лесист и неудобен, скотопрогонные трассы соприкасаются с дорогами. Мы с шоферами не любим друг друга. Они пугают скот, мы загромождаем дорогу. Карабины нам давать перестали. В горах все просто. Почему не пробить суке радиатор, чтоб не наглел. Потом замучишься определять, кто из бородатых вахлаков стрелял. А хоть бы и не в радиатор.

По возможности обе стороны стараются извлекать из встреч пользу.

Пьем утром чай у дороги. Солнце встало, баран поднялся, Ваня лагерь ломает, увязывает таратайку. Кайфуем через затяжку. Сейчас седлаемся и погнали.

Останавливается почтовая машина, синий фургон. Слезает из кабины матерый тяжелеющий почтовик лет сорока:

— Ребята, барана не продадите?

— Да он уже встал. Заклянёшься ловить.

Русский баран, алтайский, хвостатый, в броске за задние ноги ловится нормально. Монгольский, курдючный, шустрый, на ногу высок, увертлив как рыба.

— Цену скажите, я заплачу.

— Раньше подъезжай. Свежевать еще. Гнать уже пора, поздно.

У нас заначено рублей тридцать от прошлого барана. Не волнуют лишние деньги.

— Ребята, мне сыну на свадьбу.

— Свадьба не похороны, отпразднуете.

Мужик настырен. Из недораскулаченных.

— Ребята, у меня и выпить уже куплено. Могу сразу водкой расплатиться, если хотите.