Мишааль - [2]

— Вы уверены, что хотите этого? — В голос я вложил максимум презрения. — Мы, русские девушки, можем убить партнера, усыпив его бдительность. — Пусть подумает над моими словами. Он труслив, а значит, моя фраза может найти отклик в его душе.

Но мои слова развеселили араба, он засмеялся и, успокоившись, произнес:

— Я сломаю тебя, выдрессирую так, что ты будешь целовать мои ноги и просить, чтобы я взял тебя. Ты станешь самой покорной и ласковой наложницей на Ближнем Востоке, а когда мне надоест играть с тобой, я продам тебя. Может, азиатам, а может, и сомалийским пиратам. У них проблемы с женским полом. Кстати, пираты предпочтительнее, эти азиаты такие извращенные выдумщики! Если я дам тебе право выбора, даже не сомневайся! Выбирай сомалийцев.

Поток его красноречия иссяк, и только я открыл рот, чтобы как можно больнее кольнуть, как Абдель-Азиз, бросив на арабском Сафии «Уведи ее в комнату», стремительно покинул нас. Сафия, виновато посмотрев на меня, потянула за собой: толстый араб, в сопровождении которого мы пришли, замкнул нашу процессию.

Проходя поворот, я заметил, что под углом от него отходит длинный коридор, ведущий во двор, и он был пуст, а кованая дверь со стеклянными вставками — открыта.

Вот он, шанс! Я бросился вниз по коридору, мгновенно опередив опешившую Сафию и неповоротливого толстяка араба. Вылетев во двор на яркий свет, я со всего разгона врезался в человека, который даже не пошатнулся и мгновенно схватил меня, не давая вырваться.

— Ха-ха-ха! Вот видишь, Бадр, я оказался прав. Эта неблагодарная сучка сразу попыталась бежать, не оценила моего гостеприимства и щедрости.

Этот мерзкий смех и специально сказанные на английском слова могли по тональности и содержанию принадлежать лишь одному человеку: Абдель-Азизу. Я поднял глаза. Держал меня тот самый охранник, дважды проявивший ко мне лояльность. Тот, кто дал мне сбежать из палатки, шепнув «беги», обладатель звучного имени «Бадр» и голубых глаз, что большая редкость среди арабов. Голубоглазый Бадр смотрел мне в лицо, как мне показалось, с сожалением. Было ли это сочувствием? Или, может, это связано с правотой слов моего похитителя, не знаю. Он слегка ослабил хватку, теперь я мог нормально дышать и осмотреться. Мы находились на крыше первого этажа, превращённого в лужайку с травой и двумя пальмами. Терраса ограждала ее. Почему я ее не увидел, прежде чем бежать? Спрыгнуть с террасы было самоубийственно при таких высоких потолках в этом дворце.

— Вы оказались правы, как всегда.

Голос Бадра звучал уверенно. Как будто он не с боссом разговаривает, а с ровней по происхождению. «Личная секретутка принца», — определил я его статус, и мне сразу перестал нравиться этот человек, до этого вызвавший симпатию своим поступком в лагере.

Подбежавшие Сафия и толстый араб замерли, низко наклонив головы. Абдель-Азиз строго выговорил девушке на арабском, часть осталась непонятой, но часть была вполне ожидаема от такого ублюдка и касалась физического наказания. Девушка упала на колени и запричитала, прося простить ее. Зрелище содрогнуло меня: это до чего надо довести человека, чтобы он так боялся! Может, тут и инквизиция своя есть, сейчас закопают ее и забросают камнями.

— Если вы ее накажете, вы упадете в моих глазах ниже безродного человека. Она не виновата, накажите меня, если ваша жалкая душонка желает насладиться болью и унижением.

Слова вылетели из меня раньше, чем я осознал их смысл. Принц, однако, такому обороту обрадовался, даже не отреагировав на слово «душонка»:

— По закону, три дня ты — моя гостья, и даже убей ты человека, я не имею права тебя тронуть. Но ты можешь спасти девушку от наказания. Встань на колени и повтори просьбу.

Еперный театр, опять двадцать пять! Далась ему эта поза! Ему что, мало уважения выказывали, что теперь каждого встречного хочет преклонить? Сначала просто на колени, а потом и в коленно-локтевую захочет. Не послать ли его еще раз? Три дня точно проживу, а там, гляди, и сам может сдохнуть, немолод уже.

Сафия стояла на коленях, склонив голову. Бадр держал меня, но пальцы его рук непроизвольно сжались после слов принца: я вскрикнул от боли, будут синяки. Сиськи своей жены так бы сжимал, если она у него есть при такой собачьей работе!

Я сдержал готовое сорваться с губ, не хватало еще и этого терминатора сделать личным врагом. Толстый араб стоял со склоненной головой, готовый при малейшем намеке бухнуться оземь.

Эта девушка для меня никто, и у меня нет никаких обязательств перед ней, чтобы лобызать ноги Абдель-Азиза. Но если ее накажут, она возненавидит меня и будет зорко следить за каждым моим шагом, затрудняя предстоящий побег. «Твою мать!» — выругался я про себя. По-любому придется это сделать.

— Хорошо.

Мой голос звучал хрипло, щеки горели. Бадр отпустил меня по кивку головы принца, я сделал три шага и медленно опустился на одно колено. Зафиксировав его в нижнем положении, повторил свою просьбу. Молчание длилось вечность, не выдержав, я поднял голову. Я не встал на колени, а опустился на одно колено, но такие тонкости Абдель-Азиз не понимал. Для него я находился на коленях, хотя по сути, это было не так. Но его это устроило, он смеялся. Этот говенный ублюдок смеялся, смеялся беззвучно, смеялись даже его глаза. Я пулей вскочил на ноги, забыв, что я девушка, и сжал кулаки: сейчас, ублюдок, ты узнаешь, что такое хук. Но не тут-то было. Плечи сдавило тисками — это верная секретутка обездвижила меня, раньше своего хозяина поняв мой замысел.