Миры Урсулы ле Гуин. Том 8 - [103]
Между писателем и читателем посредником является текст. Может быть, правильнее было бы рассматривать эти отношения как некую коммуникативную связь, а не общение. Если пользоваться понятиями Кеш, связь между писателем и читателем совершается не в настоящем времени: она осуществляется именно в ненастоящем, в Домах Неба, на Небесном языке — и, таким образом, вся письменная повествовательная традиция основана на использовании Небесной Речи. Однако пересказ текста, специально подготовленный или импровизированный, перед аудиторией порождает отношения между людьми в рамках Пяти Домов, некую мгновенно возникшую связь современников, «которые дышат вместе».
Написанное слово находится там, оно существует всегда, для любого человека и в любое время. Таковы его постоянные характеристики. Слово сказанное находится здесь, оно принадлежит тебе только в данный момент. Оно эфемерно и невоспроизводимо. (Можно, конечно, поставить под вопрос последнее определение; однако механическое воспроизведение, даже в звуковом кино, разумеется, напоминает о чем-то, но не восстанавливает саму ситуацию, время, место или тогдашних людей.)
Доверие, которое может возникнуть между писателем и читателем, вполне реально, хотя существует исключительно в пределах общего менталитета; с обеих сторон оно основано на желании оживить, спроецировать свои собственные мысли и чувства на некое единство с будущим или возможным читателем или с писателем, который, может быть, давно уже умер. Это чудесное и совершенно символическое явление — подмена лиц во времени и пространстве.
Когда исполнитель (артист) и его аудитория собираются вместе, их сотрудничество носит совершенно реальный и светский характер; оно обретает форму благодаря голосу рассказчика и реакции слушателей. Подобное сотрудничество, а в политике так часто и происходит, может быть извращено в том случае, если говорящий (исполнитель, артист) присвоит себе всю власть, подчинив себе аудиторию и эксплуатируя ее. Когда же сила подобных отношений используется правильно, когда доверие является взаимным — например, когда кто-то из родителей рассказывает сказку своему малышу, или учитель открывает сокровищницу человеческого разума перед своими учениками, или поэт читает свои стихи одновременно для слушателей и вместе с ними, от их имени тоже — вот тогда достигается истинная общность, и каждый случай такого единения поистине священен.
Однако возникнет некоторая путаница, если начать соотносить устную литературу Долины с литературой сакральной, а письменную — со светской: бинарного противопоставления сакральная/светская для них как раз в литературе и нет. Да, действительно существуют некоторые песни, драмы, наставления и другие устные тексты, связанные с большими праздниками, а также со священными местами и ситуациями; эти тексты у Кеш записи не подлежат — ни с помощью пера, ни с помощью магнитофона. Например, Свадебная Песня, исполняемая каждый год во время Танца Вселенной, известная каждому взрослому в Долине, никогда в записи не существовала; по их словам, она принадлежит «дыханию», и воспроизвести ее письменно было бы в высшей степени нехорошо. И не потому, что текст ее так уж сакрален, но потому, что сама его суть — устное/временное/совместное исполнение. (Когда мне мягко намекнули, что записывать эту песню неуместно, я отнеслась к подобной вежливой просьбе с большим уважением. Специальное и очень ценное исключение было сделано для меня по поводу записи песен смерти, Песен Ухода На Запад До Самого Восхода, приведенных в главе «Как умирают в Долине» и упоминаемых далее.)
Нам обычно кажется, что не только хорошо, но и желательно, чтобы все слова, даже служебные записки, даже записи частных разговоров, даже бабушкины сказки были непременно записаны, напечатаны, остались на пленке магнитофона, в компьютере, хранились бы в библиотеках… Вряд ли кто-то из нас может сказать, зачем мы храним такое безумное количество слов, почему уничтожаем наши леса, изготавливая бумагу, почему перегораживаем плотинами и губим наши реки, чтобы электростанции давали электричество, способное питать наши компьютеры с их памятью; однако мы делаем это, словно одержимые навязчивой идеей, словно в страхе перед чем-то, словно отдавая кому-то несчетные долги. Может быть, мы боимся смерти, боимся того, что наши слова, сказанные лишь однажды, тут же умрут, оставив для рождения новых слов молчание и тишину? А может, мы ищем пути общения, утраченные и невосстановимые?
Поэзия Кеш существует как в письменном виде, так и в устном. Стихи можно импровизировать, декламировать наизусть перед аудиторией или в одиночку, читать вслух с листа, но даже если читающий стихи находится в комнате совершенно один, он должен читать их вслух. Значительная часть стихотворений и песен, приведенных в этой книге, не была даже записана их авторами или исполнителями, однако им доставило удовольствие, когда это сделали мы. Если то или иное поэтическое произведение представляет собой некую разновидность диалога, вы можете даже не пытаться записать его целиком, однако действительно оцените потом те наиболее яркие отрывки, которые сумели записать. Некоторые приведенные здесь стихотворения были записаны самими авторами и переданы затем в хейимас. Там все подобные дары хранят в «сокровищнице» или в библиотеке, а через некоторое время подвергают разборке и сортировке: бумага идет на макулатуру, а сам текст кто-нибудь из желающих переписывает и забирает к себе домой, если он ему нравится. Позже он может любым способом распространить его. Другие литературные произведения читались вслух на занятиях в Обществах или на церемониях в хейимас; некоторые из них считаются общественной собственностью, иные были переданы «с дыханием» кем-то одним (
