Он подошел к двери, постучал и прождал целых три минуты. Когда, наконец, дверь распахнулась, он уставился на человека, которого и ожидал увидеть. И человек это понял.
Холодные серые глаза внимательно наблюдали из-под очков без оправы, тонкие губы слегка улыбались.
— Вы ко мне?
— Да, мистер Берроуз.
— Ну, что ж, проходите, там мы сможем поговорить в подходящем дискомфорте. Надеюсь, вы не привыкли к роскоши.
— Я не…
Дверь закрылась за ними.
— Если вы не против, — продолжал Берроуз, — я хотел бы узнать ваше имя.
— Оно имеет значение?
— Может быть. Вы не похожи на остальных.
— Меня зовут Уолтер Бэйлс. И вы правы, я не похож на остальных. Я химик, а не детектив.
Берроуз улыбнулся.
— Это становится забавным. — Он сделал жест рукой. — Садитесь, мистер Бэйлс. Стулья не такие хрупкие, как выглядят. Ну, вот он я.
Бэйлс сел.
— Я не сужу по внешнему виду.
Берроуз опять улыбнулся.
— Наверное, они предполагали, что мы начнем обсуждать какие-нибудь старые формулы. Или вы говорите формулы?
— Может быть. Я предпочитаю «формулы».
— Хорошо, я рад, что вы не педант. И возможно, они надеялись, что мы начнем болтать и о новых формулах?
— Это было бы прекрасно, — сказал Бэйлс.
— Знаете ли, это не сработает. Вообще ничего не сработает.
Бэйлс был склонен согласиться с ним. Но терпеливо сказал:
— Вы не понимаете, Берроуз. Что-нибудь да сработает. Здесь замешаны большие деньги, и то, что вы тянете, доводит их до бешенства. Рано или поздно, они узнают то, что вы скрываете.
— Скорее, поздно, чем рано, мистер Бэйлс. И если окажется достаточно поздно, я не стану возражать.
— Знаете, если вы не будете сотрудничать, то не получите ни цента.
— Конечно, знаю, — сказал Берроуз.
— Однако, если вы готовы начать говорить, то можете назвать свои условия.
— Для меня будет лучше продолжать молчать.
Наступила пауза, во время которой у Бэйлса впервые появилась возможность осмотреть комнату. Обстановка была дрянной, словно изношенный коврик. Стол выглядел таким же шатким, как и стулья, и даже обивка абажура разорвалась. Одежда на его собеседнике выглядела довольно новой, но низкого качества и давно не глажена. Очевидно, в его жизни нет женщины. Зато нет и лишнего едока, никто не ворчит по поводу бедности и не пытается убедить принять предложенные деньги.
— Вы можете потерять и нынешнюю работу, Берроуз. Вы же понимаете это, не так ли?
— Я никогда не был идиотом, Бэйлс. Я понимаю свое положение.
— Не вполне, иначе бы вы испугались, — задумчиво сказал Бэйлс. — Я бы хотел задать неуместный вопрос, если не возражаете. Почему вы стали школьным учителем?
— Ну, это достаточно просто, — сказал Берроуз. — Чтобы мой мозг отдыхал.
— Именно поэтому вы стали преподавать мертвый язык?
— Конечно, Бэйлс. Что может быть успокоительнее, чем гудение детских голосов, талдычащих «Комментарии Цезаря», слово за словом переводя те же унылые описания, что вгоняли в дрожь десятки предыдущих поколений учеников? Да я могу преподавать свой предмет даже во сне. Что, кстати, частенько и делаю.
— И вы никогда не преподавали научные дисциплины? — спросил Бэйлс.
— О, нет. Тогда бы пришлось работать мозгами, а они должны отдыхать. Я мог бы преподавать греческий, но в средней школе греческий не изучают.
— Ученый, который знает латинский и греческий языки… Вы необычный человек.
— А вы первый, кто это сказал.
Бэйлс немного помолчал.
Его собеседник выглядел абсолютно хладнокровным, абсолютно уверенным в своей способности держать все в тайне. И у него было на это право. Сколько это уже продолжается? Двенадцать лет? Но сначала, конечно, никто ничего не подозревал.
— Странно, — сказал Берроуз, — что вы потратили много времени, чтобы найти меня. Простое изменение фамилии не должно было сбить вас с толку. Как это пишут о преступниках: совершив одно преступление, преступник в дальнейшем действует по шаблону и не изменяет его? Вам следовало догадаться, что я буду продолжать преподавать.
— Вы немного запутали нас ложными ходами, — сказал Бэйлс.
— К тому же мы не думали, что вы сумеете еще раз получить работу в школьной системе. Как вам удалось вторично зарегистрироваться?
— Да никаких проблем. Моему коллеге предложили другую работу. Я просто воспользовался его именем. Зарплата настолько низкая, что больше никто не претендовал на это место.
Бэйлс кивнул. Если у вас крепкие нервы, вы будете действовать так, словно бояться нечего, и тогда многое может сойти вам с рук. Теперь стало ясно, что за чопорной личиной школьного учителя скрываются крепкие нервы. Крепкие нервы и отличные мозги.
Бэйлс сунул руку в карман за сигаретами, вытащил пачку и тут услышал цоканье когтей по полу. Он обернулся.
Из открытой двери соседней комнаты появился немецкий дог. Это его когти стучали по полу.
— Он наблюдал за вами все это время, — приятно улыбнулся Берроуз. — Когда вы сунули руку в карман, но не знал, что вы собираетесь достать…
— Вы хорошо обучили пса, — произнес Бэйлс.
— Естественно. Я приготовился к некоторому ограниченному насилию.
— К ограниченному насилию?
— Разумеется, никакая собака не сможет справиться с группой вооруженных и тренированных людей. Я знаю, что те, кто послал вас, Бэйлс, настроены очень решительно. Но Артур, во всяком случае, даст мне немного времени. Времени, чтобы покончить с собой и не попасть к вам в руки.