Миры Роджера Желязны. Том 28 - [38]

Долгие дни охоты отняли у них много сил. Но краем глаза Кольтер видел, что кое-кто из их команды все же поддался искушению… «Дьявольское наваждение, — услышал он слова Льюиса. — Сифилис — лучшая награда тем, кто замарается об этих язычников, не знающих лучшей жизни…» И выбежал из вигвама в своей развевающейся шинели, бормоча проклятия.

Кольтер, однако, уйти не смог. Нечто большее, нежели простое любопытство, словно пригвоздило его к месту. Отведя взгляд от похотливых болванов из команды Льюиса и Кларка, он стал наблюдать за стариками с дряблой плотью и седыми волосами, которые с вожделением проникали под плащи и один за другим, словно одурманенные опиумом, проваливались в забытье любви…

Кольтер был больше не в силах бороться с собой. Когда одна из них распахнула плащ, он вошел в его сумрак и куда-то упал. Жилище наполнилось стонами стариков, вздохами юных жен и жалобным нытьем юнцов, которые, согласно ритуалу, предлагали своих женщин любому, кто захочет проникнуть под мягкую тяжесть мохнатых плащей.

Джон катался с ней по полу. Молодая, крепкая, она боролась с ним. Слезы благодарности катились по его щекам. Добравшись до ее тела, Джон ощутил, как его руки… его когти… устремились вниз, а грудь прижалась к ее груди. Он рвал ее своим зубастым ртом.

Кольтер проснулся, дрожа от холода. Был серый рассвет. Медведь на том берегу все еще трудился, глубоко погрузив морду в тушу бизона. Прямо над головой, на ветке черного дуба сидел ястреб, негромко покрикивая на ветру. Кольтер, неловко изогнувшись в песчаной яме, подставив лицо ветру и завернувшись в одеяло, лежал на животе, руки его были стиснуты, а ноги дергались в каком-то бессознательном танце.

Песок запекся на губах, Джон сильно вспотел. Встал, накинув одеяло на плечи. Возле лодки рос куст черемухи.

Джон достал нож, отрезал несколько кусков коры и пожевал, зная о способности черемухи выгонять лихорадку.

Потом, с отвращением прислушиваясь к чавканью медведя — было еще слишком темно и туманно, чтобы разглядеть его полностью, — вернулся на пепелище. Ястреб улетел.

В центре камня что-то лежало.

Весь следующий день Кольтер размышлял о том, что нашел на камне. Мысли об этом то приходили, то уходили, но не оставляли его. Подобно лихорадке, которая вдруг нападала на него, а потом отпускала, образ камня то исчезал, то возникал вновь, ввергая его в некий сон наяву. Он бросил лодку, когда открылась сильная течь, выбрал удобный для ходьбы берег, свободный от медведей и волков, и побежал, не обращая внимания на холодный пот на пылающем лбу.

Равнина, полого поднимавшаяся от реки, была золотисто-коричневой. Западный ветер предвещал дождь. Джон бежал, пошатываясь, останавливался, чтобы отдышаться, падал на колени, прислушиваясь к грохоту собственного сердца.

Нет ничего хуже, чем попасть под град в этих местах Он буквально прибивает человека к земле, расстреливая небесной картечью. Град размером с мушкетную пулю…

Это вновь напомнило ему о Льюисе, раненном в зад, но неспособном, в силу хорошего воспитания, отвесить надлежащий эпитет провинившемуся. «Черт возьми, ты подстрелил меня», — вот наихудшее ругательство, какое тот смог из себя извергнуть.

— Я не стрелял в вас, сэр, — оправдывался Кольтер.

Но тщетно: Льюиса было трудно переубедить, его упрямство можно было сравнить разве что с его благовоспитанностью. Вместе они составляли его основные достоинства.

— Ну же, имей мужество признать правду. Ты пальнул мне в зад; проделал вторую дырку там, где должна быть только одна!

— Вы были одеты в коричневое и выглядели, как медведь, когда наклонились…

— Это все отговорки. А не попробовать ли тебе стрелять в москитов? Их здесь гораздо больше, чем дичи… ахх, моя дырявая задница, моя несчастная, израненная филейная часть…

Потом они нарвали дикого лука, которого было великое множество, и принялись жевать его. Паслись, чмокая, словно парочка оленей.

— Советую тебе, Кольтер, засунуть по луковице в каждое ухо, — вещал Льюис докторским тоном. — А также подвязать лук с обеих сторон к распухшим гландам, как раз под твоей чудовищной челюстью, которую ты так любишь выпячивать.

Кольтер делал, как ему было велено, и чувствовал себя при этом ужасно глупо, но Льюис слыл хорошим врачом и знал толк в подобных вещах.

И в самом деле дикий лук принес облегчение. Потом они беседовали, прогуливаясь вдоль длинных, приятно пахнущих манданских полей, засеянных кукурузой, тыквой и табаком.

— Эти краснокожие, — говорил Льюис, — чудесный народ, когда посвящают себя земледелию. Единственно достойное занятие для простодушных язычников. Кстати, что произошло с тем человеком? Ну, что столкнулся с индейцами?

— Вы имеете в виду Роуза?

— Именно! Как же он осмелился предпринять подобную вылазку, если ты, Кольтер, сопровождал его?

— Случилась драка между Роузом и старым шарлатаном Мануэлем Лизой. Ну и зверская была потасовка, скажу я вам, хорошо, что Поттс вмешался, встрял между ними, когда они уж было сцепились насмерть.

— …Поттс навлек на себя страсти Господни из-за своей неугомонности, — перебил Льюис. — У него ведь просто дар влезать в любые стычки, не так ли?