А в них было написано, что студенты и преподаватели, в том числе и инструкторы, не имеют права назначать друг другу свидания.
В тот вечер у нас с Джинни состоялся довольно мрачный разговор.
Естественно, на следующий день я ворвался в кабинет Мальциуса, расшвыряв по дороге клерков и секретарей, чтобы поговорить с нашим руководителем. Но все оказалось бесполезно. Мальциус не намеревался ради нас пересматривать текст. «Дурной прецедент, мистер Матучек, дурной прецедент!» Впав в бешенство, я согласился, что у нас и вправду дурной президент. Такие правила нужно уничтожать полностью, раз уж нельзя сделать из них исключений. Ведь для меня не имел смысла даже перевод в другое учебное заведение — потому что правила учитывали и это.
Мне казалось, что единственное решение для меня — вообще бросить учебу, поскольку контракт Джинни заканчивался в июне. Но Джинни и слышать не хотела об этом. Потерять целый год? Кто я, в конце концов, волк или мышь? Мы здорово поскандалили прямо на публике.
А ведь если встречаться лишь случайно либо по делам официальным — не так-то легко поцеловать и приласкать девушку!
О, разумеется, мы остались «добрыми друзьями» и виделись в курилке, в буфете, на лекциях… воистину сладкая жизнь! И хотя я знал, что холодная логика Джинни была лишь формой самозащиты, мне не удавалось прорвать этот барьер… но ведь мы оставались людьми! Когда ей приходилось время от времени встречаться по разным делам со своими холостыми коллегами, Джинни хотела, чтобы на их месте оказался я… а я бродил вокруг, болтая то с одной девушкой, то с другой…
Вот так обстояли наши дела к ноябрю.
Небо заполнили метлы, и полиция теряла голову, пытаясь управлять движением. Игры в честь Дня встречи выпускников всегда собирали необъятную толпу, испытывающую невероятный подъем духа. Я этого настроения не разделял. Свой потрепанный довоенный «шевви» я припарковал возле огромного «линкольна» в две драконьи силы — с небесно-голубыми рукоятками, полиэтиленовой соломой и орущим радио. Владелец «линкольна» окинул меня презрительным взглядом, а я перед его носом занял свободную подставку. Спешившись, я спрятал в карман рунный ключ и уныло, не торопясь стал пробираться сквозь толпу.
Бюро погоды как следует позаботилось о ночи игр. Воздух наполняла острая, живительная прохлада; на тротуарах шуршали сухие листья. Над темным студенческим городком висела полная луна, похожая на большую желтую тыкву. Я думал о полях и лесах Среднего Запада, о влажном запахе земли, о текучих туманах далеко за городом, и моя волчья половина стремилась туда, поохотиться на кроликов. Но при соответствующей тренировке оборотень способен полностью контролировать свои инстинкты, и поляризованный свет полной луны вызывает у него лишь слабое покалывание в теле.
Что касается меня, то мои инстинкты в тот момент были полностью подавлены мыслями. Джинни, моя милая! Ей бы следовало сейчас идти рядом со мной, подставив лицо ветру, чтобы ее длинные волосы развевались и потрескивали от легкого морозца; но моей единственной подружкой была незаконная фляжка в заднем кармане. Так какого черта я вообще потащился на эти игры?
Проходя мимо молитвенного дома студенческого землячества, я на минутку прислушался к идущей там службе. Трисмегистус был основан уже после рождения современной науки, и его планировка отразила этот факт. Самым большим зданием был языковой факультет, поскольку экзотические языки необходимы для составления наиболее сильных заклятий и чар… именно поэтому сюда приезжало множество африканцев и азиатов — они изучали американский сленг; но было и два английских отделения: одно — для колледжа магии, второе — для инженеров поэтики. Рядом расположилось здание факультета териоантропологии, где занимались оборотнями; тут частенько случались интересные выставки, посвященные зарубежной технике: в этом месяце, например, была выставка эскимосская, в честь визита знаменитого шамана, доктора Айнигалака. Зоологический факультет находился в сторонке и был тщательно огорожен пятиугольником, поскольку многие из обитавших там длинноногих бестий были не слишком приятными соседями. Медицинская школа имела отличный новенький исследовательский центр, бывший собственностью Рокфеллеровского фонда, — именно в этом центре рождались такие потрясающие открытия, как полароидовские линзы-фильтры, благодаря которым люди, обладающие «дурным глазом», могут вести нормальную жизнь.
Миновав аллею и большую лужайку, я дошел до маленького закопченного здания факультета физических наук как раз в тот момент, когда по ступеням спускался доктор Грисволд, окликнувший меня. Это был невысокий морщинистый человек с козлиной бородкой и добрыми голубыми глазами. В глубине этих глаз таилась постоянная обида; доктор был похож на ребенка, не понимающего, почему никто не интересуется его игрушками.
— А, мистер Матучек! — сказал он. — Вы идете на игры?
Я кивнул, не слишком приветливо, но он потащился следом за мной, и мне поневоле пришлось быть вежливым. Но это не значит, что я старался понравиться ему как профессору. Я, правда, посещал его лекции по химии и физике, но это были факультативы. Нет, я просто не в силах был резко оборвать милого, одинокого старикашку.
