Во всяком случае, возникновение этой церкви не стало революционным событием, нет. Те из нас, кто не был склонен к фанатизму — а таких было большинство, помните об этом, — просто не замечали ее. Мы занимались тем, что следовали естественному ходу вещей — работали, мечтали о возрождении страны; нам хватало ежедневных забот.
Я вернулся в Голливуд, чтобы снова играть роли вервольфов. Но меня постигло разочарование. Было не слишком приятно нацеплять фальшивый пучок шерсти на укоротившийся хвост — неприятно и для меня, и для студии. Режиссеры оставались недовольны моей игрой — и я сам тоже. Например, несмотря на мои искренние попытки, я уже не мог полностью войти в роль в таких сценариях, как «Дракула», «Франкенштейн», «Человек-волк», «Встреча с Парацельсом». Не то чтобы мне стали неинтересны простые развлечения, нет; но во мне родилось и зрело желание заняться чем-то более серьезным.
Да и студия начала намекать мне об уходе. Наверное, лишь мои военные награды отсрочили кризис. Но героев в те дни хватало с избытком. Кроме того, любому известно, что воинская храбрость — это наполовину результат тренировки и дисциплины, а наполовину — результат действия чар, уничтожающих страх; и чары эти снимаются, когда человек уходит в отставку, потому что лицу гражданскому необходима некоторая робость. И я ничем не отличался от других, обладая лишь естественной степенью мужества.
К тому времени демобилизовалась и Джинни. И явилась прямиком ко мне в гости. Увы, это была лишь встреча друзей. На мои вновь и вновь повторяемые предложения она отвечала одно: «Не сейчас, Стив, милый… давай сначала посмотрим, какими мы станем в обычной жизни… разве ты не понимаешь?» — но я уже видел, что скоро все переменится.
В один из тех дней мы всерьез заговорили о будущем. Джинни заставила меня понять, чего же я хочу на самом деле: а я хотел изучать силы огня и воздуха, чтобы в конце концов создать антигравитационные чары настолько мощные, что они смогли бы донести человека до других планет. Я и в самом деле давно хотел стать инженером. Но в юности у меня не было средств для образования, а потом меня заметили на сцене любительского театра — и одно повлекло за собой другое… Как и большинство людей, я просто плыл по жизни, не сопротивляясь ее течению.
А вот Джинни была совсем другой. Но и ей теперь хотелось заняться чем-то новым. Ее с радостью приняли бы вновь в агентство, но она не знала еще, хочется ли ей работать в большой организации. Возможно, если бы она открыла собственное консультативное бюро, это дало бы ей возможность осуществить кое-какие идеи… Но для такого рода деятельности ей нужно было более серьезно изучить Искусство магии, а самый очевидный путь к этому вел через получение степени доктора философии.
И… хорошо подумав, взвесив наши возможности и наши стремления, мы решили, что можем позволить себе продолжить образование.
Исход дела решился сам собой — когда после непродолжительной переписки университет Трисмегистуса предложил Джинни должность инструктора (поскольку она уже получила в Конго степень магистра Искусств); само собой, там Джинни могла продолжить учебу. Я обратился в тот же университет с просьбой о приеме на инженерный факультет — и был зачислен. И несколькими неделями позже Стивен Матучек и Голливудская студия, обменявшись любезностями, расстались; и он вместе с Вирджинией Грэйлок сел на борт суперковра, держащего курс на Средний Запад.
Поначалу все шло как нельзя лучше. Мы нашли приличные недорогие комнаты, не слишком далеко друг от друга. Занятия были очень интересными. Почти все свободное время мы проводили вместе. Неприязнь Джинни к ранним бракам понемногу таяла, и я надеялся, что к Рождеству она уже примет мое предложение, а после весенних экзаменов мы обвенчаемся.
Но тут нас настиг удар. Прямо под ложечку.
Мы не знали, что в целом неплохой университет возглавляло некое напыщенное ничтожество по имени Бент Мальциус; его главным достижением являлось воспитание целой толпы подхалимов. Любая сказанная им глупость исполнялась. Но, как правило, все это не слишком беспокоило тех, кто непосредственно не касался дел правления, — или беспокоило только изредка. Однако за год до нашего поступления в университет Мальциус издал указ, гласящий, что весь преподавательский персонал без исключения обязан подвергнуться заклятию, которое вынуждало повиноваться любому университетскому правилу на все время контракта.
Лишь несколько человек пытались серьезно возражать против этого. Но ведь правила университета в основном были стандартными, а жалованье — высоким; к тому же новое ограничение направлено было в основном против излишне непокорных, излишне заносчивых — и против крайнего нигилизма, растущего в последнее время не только в студенческой среде, но и среди преподавателей. Джинни просто не вникала во все это.
Мы находились в университете всего пару недель, когда кто-то заметил, что мы постоянно бываем вместе, — и донес начальству. Джинни вызвали к президенту. Он показал ей ее собственный отпечаток пальца, стоящий под правилами университета, — но ведь Джинни не потрудилась их прочесть!
