Миры обетованные - [48]

– Лично моей – нет, и лично его – тоже нет, – сказал Джефф. – Я только тот человек, каким стал. И он был лишь тем, кем был. И если вы проиграете эту сцену ещё тысячу раз, то тысячу раз убедитесь – там было лишь два варианта развязки. Все зависело от того, сумел бы он убить меня до того, как я выхватил оружие из кобуры. – Джефф взглянул на меня. – С моей стороны вины нет. Он дважды попал в меня прежде чем я нажал на спусковой крючок. Хотел бы я видеть такого святого, который при подобных обстоятельствах не выстрелил бы в ответ.

Бенни налил себе вина. Его речь стала быстрой; обычно это случалось, когда разговор захватывал Аронса.

– Мне понятен ход ваших логических рассуждений, – заявил Аронс. – Не думаю, однако, что мы под одним и тем же углом оцениваем происшедшее. Поинтересовались ли вы, например, тем, что за семья была у этого человека?

– А про мою семью не хотите услышать? – спросил Хокинс, – С моей мачехой случился нервный припадок. Одна из моих сестер по клану поклялась, что до тех пор, пока я не уйду из ФБР, она не скажет мне ни слова. Никогда. И не говорит. А была ли у него семья… мне не известно. Я полицейский, а не профсоюз и не служащий из отдела соцобеспечения. – Джефф жестом указал на нож, висящий на поясе Бенни. – У вас нет разрешения на ношение оружия. А нож вы носите. Означает ли это, что вы намерены убивать?

– Я не стремлюсь убивать, – пояснил Аронс. – Это на случай, если кто-нибудь посягнет на мою жизнь. Прежде я никогда не носил нож. Не носил до тех пор, пока два года тому назад мне не проломили череп. В основном же оружие для того, чтобы отпугнуть потенциального нападающего.

Хокинс тихонько засмеялся.

– Но где гарантия того, что в следующий раз вы не устремитесь с этим ножом на вашего потенциального обидчика?

– В принципе эту возможность я допускаю. Но вообще-то я уверен в себе.

Не допускал! Совсем недавно не допускал! По крайней мере, пытался меня в этом убедить. Я чуть было не напомнила Аронсу его слова, но сдержалась.

– Тебе бы тоже не мешало носить с собой нож, – посоветовал мне Джефф. – Хотя бы для вида – помогает. А ты ведь фехтуешь уже достаточно прилично для того, чтобы защитить себя в случае необходимости.

– У меня всегда при себе, в сумке, газовый баллончик, – ответила я. Я приобрела его после того, как на меня напал маньяк. – Но, быть может, мы поговорим о чем-нибудь более приятном?

Я постаралась направить беседу в иное русло, и очень скоро мы заговорили на политические темы. Бенни вел себя весьма сдержанно, хотя и очень чутко реагировал на все наши с Джеффом высказывания, а Джефф был настроен очень критически по отношению к правительству, и в его голосе звучала нескрываемая горечь.

Через полчаса мы с Хокинсом отправились на занятия, а Бенни остался в кафе допивать свое вино. После прокуренной атмосферы кафе морозный воздух показался мне просто изумительным. Над мостовой, над потоком машин кружили редкие снежинки.

– Ты всегда настроен так радикально, когда снимаешь форму? – спросила я у полицейского.

На нем был плащ с капюшоном. Я заметила, как дрогнула грубая ткань, когда Джефф пожал плечами.

– Ну, я, наверное, слегка переборщил. Хотел, чтоб Аронс чувствовал себя посвободнее. А что касается Бюро… у нас мало интересуются политическими взглядами сотрудников, пока эти взгляды проявляются лишь на уровне симпатий к той или иной партии, к какому-то движению. Другое дело – я не имею права присоединиться к какой-либо политической группировке. Даже к лобби.

– Даже к лобби? Как же ты голосуешь? – спросила я.

– А ты не знаешь? – Хокинс с удивлением посмотрел на меня. – А никак. Мы не имеем права. Полицейские и военные не принимают участия в голосовании. Исключение – референдумы по каким-то локальным или иным вопросам, не касающимся политики. Впрочем, военные не участвуют и в них.

– Как же так?

– Это, собственно, не закон. Это отлаженный механизм. Если ты не принадлежишь к какому-либо лобби, ты не можешь, используя бюллетень, высказывать свое «за» или «против» по общегосударственным вопросам. Но я – коренной житель города Нью-Йорка, и у меня есть возможность решать вопросы, касающиеся, например, уборки мусора в Нью-Йорке… А солдат не является постоянным жителем города или штата, в которых он служит, вне зависимости от того, как долго он там живет. Все, что ему позволено, – написать свое мнение по той или иной проблеме при заполнении ежегодного бланка переписи населения. И все. Это несправедливо, но логика – для чего запущен такой механизм – абсолютно ясна.

Так как я не сказала ни слова в ответ, Джефф продолжил свою мысль:

– После Революции люди, пришедшие к власти, были весьма признательны тем силам, что вознесли их наверх. Признательны, но не более того. И те из лидеров, что оказались достаточно смекалисты, должны были как-то застраховать себя от неожиданностей, чтобы при любом раскладе сохранить за собой руководящие кресла. А партия Народного Капитализма, ещё до Второй Революции, опиралась, как ты знаешь, на простых людей, на самые широкие слои, то есть на средний класс.

Кое-что и я помнила из истории.

– Инфляция поставила средний класс примерно в те же условия, что и богатые слои населения, – сказала я. – Но в период инфляции огромные состояния обесцениваются куда в большей степени, нежели мелкие.