Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - [6]

Песчаная жижа неумолимо всползала к коленям, пока Лейн лихорадочно прикидывал, что же ему делать дальше.

Может, дожидаться, опираясь на рюкзак, как на зыбкий поплавок, пока тот не упрется в слой вечной мерзлоты — должна же она тут существовать! Вот только на какой глубине? При первом знакомстве с топью Лейн погружался почти по пояс и не нащупал ногами ничего твердого. К тому же... Он простонал. Вездеходы! Теперь он понял, что стряслось с мощными машинами. Не подозревая, что под твердой на вид поверхностью огорода скрывается топь, коллеги перевалили через трубу. Последний вопль Гринберга свидетельствовал об ужасном открытии, которым он уже и поделиться-то с базой не успевал — настолько быстро канул в бездну вездеход вместе с выступающей над крышей антенной.

Стало быть, добираться до клочка открытого пространства между растениями и трубой бесполезно — там точно такая же топь, как и повсюду. Именно там утонули вездеходы.

Но одна мысль по-прежнему не давала покоя Лейну: ведь нигде на сходе с трубы он не обнаружил поврежденной гусеницами рассады. Такого просто быть не могло. Разве что кто-то успел навести здесь порядок и аккуратно рассадил новые зонтики взамен попорченных.

Тогда, может, этот некто, этот марсианский садовод-трудяга появится вовремя и вытащит Лейна?

Или же предпочтет прикончить?

В любом случае проблемы Лейна были бы разрешены.

Тем временем Лейн пришел к твердому убеждению, что пытаться достичь трубы или открытого пространства возле нее бесполезно. Оставалось только ждать, опираясь на рюкзак — в надежде, что слишком глубоко тот не погрузится.

А рюкзак между тем продолжал тонуть. Жижа быстро поднялась до колен Лейна, чуть ленивее охватила бедра, затем погружение замедлилось. Землянин взмолился, на сей раз не о чуде, а лишь о том, чтобы хватило плавучести рюкзака и баллона на груди.

И не успел он завершить короткую молитву, как погружение вдруг прекратилось. Клейкая жижа, поглотив Лейна по грудь, оставила руки свободными. Землянин вздохнул с заметным облегчением. Но особо радоваться было бы преждевременно, а то и вовсе нечему — воздуха в баллоне на груди оставалось меньше чем на четыре часа. Если не удастся извлечь запасной из затопленного рюкзака, Лейн обречен так или иначе.

Недолго думая, Лейн раскинул руки в стороны и назад и, в надежде вырваться из клейких объятий и снова распластаться спиной на зыбкой поверхности, резко оттолкнулся от рюкзака ногами. Удайся такой маневр, освободившийся от нагрузки рюкзак, возможно, и привсплыл бы. Достать из него баллон — и самая насущная проблема, проблема дыхания, будет хоть на время решена.

Но на этот раз трясина проявила неожиданную цепкость и до конца Лейна не выпустила. Ноги затянуло вглубь снова, и вдруг — о ужас! — они не нащупали опоры. Толчок сдвинул Лейна, отодвинул от рюкзака — пусть ненамного, но, увы, достаточно, чтобы промахнуться. Теперь оставалось надеяться лишь на плавучесть баллона, что на груди, да шлема на голове.

А ее явно не хватало. Медленно, но неуклонно марсианская топь поглощала землянина: вот песок всосал по грудь, вот уже скрылись плечи. Только голова в шлеме еще торчала над поверхностью.

Никогда прежде Лейну еще не доводилось ощущать себя столь беспомощным.

Возможно, спустя несколько лет, следующая экспедиция, если она вопреки всему состоится, по блеску шлема обнаружит тело Лейна, пойманное трясиной, — точно муху в варенье.

Если такому суждено случиться, думал Лейн, то от моей гибели будет хоть какой-то прок, мое тело сыграет роль сигнальной вешки, пометит смертельную ловушку. И все же сомневаюсь, что мне суждено такое, скорее всего кто-то или что-то приберет останки — столь же аккуратно, как ликвидировал следы вездеходов.

Чтобы удержать себя от отчаяния, уже чувствуя подступающий к горлу горький комок, Лейн крепко зажмурился и принялся декламировать строки, прочитанные ночью накануне выхода с базы. Ему не нужен был текст перед глазами, он смолоду знал многие стихи наизусть.

Даже если пойду долиной смертной тени, Не убоюсь я зла, ибо Ты со мною...

На этот раз поэзия почти не помогла, и удавка, сдавившая грудь безнадежностью, не отпускала. Лейн был здесь так одинок, заброшен, покинут всеми, даже Господом. Одиночество — вот символ Марса, мрачно констатировал Лейн.

Но когда открыл глаза, оказалось, что он более не одинок. Лейн узрел марсиан.

По левую руку в стенке трубы открылось отверстие, идеально круглое, футов четырех в диаметре — участок цилиндрической стенки ушел вовнутрь. Мгновение спустя из отверстия показалась голова, размером и формой напоминавшая небольшой арбуз, из тех, какие растут в Джорджии, но нежно-розового, как попка младенца, цвета. Два огромных, с кофейную чашку глаза помаргивали вертикальными веками. Существо раскрыло раздвоенный крючковатый клюв чудовищной величины, выстрелило бесконечно длинный трубчатый язык, потом всосало его назад и захлопнуло пасть. Затем, суетливо ерзая, вывалилось из отверстия полностью. Туловище марсианина тоже напоминало розовый арбуз, только раза в три больше первого. Десять длинных паучьих лапок — по пять с каждого боку — поддерживали тело на высоте в три фута над поверхностью топи. Каждая лапка заканчивалась широкой округлой подушечкой, почти не тонувшей в зыбком желе.