Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы - [18]

... Но все же в чем причина твоего отшельничества на Марсе? Что ты делаешь одна-одинешенька здесь, в этих глухих трубах, среди неразумных туземцев? О, как бы хотелось по-настоящему поговорить с тобой!

С тобой беседуя, забуду о докуке... — продекламировал Лейн нараспев из любимой книги, оставшейся на далекой нынче базе.

Марсия ласково улыбнулась Лейну, и он добавил:

— Ладно уж, ты преодолела по крайней мере свои страхи. Не так уж я и ужасен, в конце концов, а?

Марсия снова улыбнулась, подошла к шкафчику и извлекла оттуда письменные принадлежности. Затем стала быстро набрасывать эскизы, целую их серию. Следя за ее проворным пером, Лейн начал наконец постигать, что здесь стряслось до его появления.

Инопланетяне долгое, очень долгое время базировались на обратной, невидимой с Земли стороне Луны. И ликвидировали базу, а также все следы своего пребывания лишь после запуска землянами на орбиту первых спутников. А новую базу устроили на Марсе.

Затем, когда стало очевидным, что земляне готовят экспедицию на Марс, здешнюю базу эвакуировали тоже — на Ганимед.

На планете оставалось всего лишь пятеро ученых, завершающих цикл исследований, посвященных десятиножкам. Именно в этом простеньком помещении. Хотя десятиножек изучали уже довольно долго, по-прежнему оставалось неясным, как те переносят разницу между атмосферным давлением и тем, что в трубах. Четверо ученых были совершенно убеждены, что уже нащупали ключ к разгадке, и выговорили себе разрешение отложить вылет до первого появления здесь землян.

Марсия и на самом деле оказалась в каком-то смысле марсианкой, то есть уроженкой Марса — родилась и выросла она уже здесь, на марсианском этапе базирования экспедиции. Она провела на планете семь местных лет — на это указывал рисунок орбиты Марса вокруг Солнца и семь загнутых пальчиков.

По земному летоисчислению выходит около четырнадцати, прикинул Лейн. Возможно, ее соплеменники достигают зрелости раньше нас. Это если Марсия уже взрослая. Определить трудно.

Мрачные воспоминания перекосили милое ее личико и заставили в ужасе округлиться глаза, когда она поведала в рисунках, что стряслось в ночь накануне предполагавшегося отлета на Ганимед.

Ученые мирно спали, когда их атаковал взбесившийся самец-десятиножка, сумевший проломить прутья в клетке.

Такое случается чрезвычайно редко. Но иногда самцам все же удается вырваться на свободу. В таких случаях погибают целые колонии, вся жизнь на целых участках труб замирает. Деревья без корней вымирают, и длинные секции туннелей остаются без кислорода.

Для колонии, предупрежденной о надвигающейся опасности, существует лишь один и весьма рискованный способ справиться со взбесившимся самцом-чужаком. Выпустить на волю собственного самца. Для заклания избирается несколько особей; своими гормональными кислотами они растворяют в клетке несколько прутьев, а остальные обитатели колонии спасаются тем временем бегством. Недвижная и нетранспортабельная матка тоже обречена на погибель. Но сохраняются, эвакуируются яйца — в количестве, достаточном для возрождения колонии на новом месте во всей полноте, включая выращивание и новой королевы, и консорта.

Надежда же, вернее, единственный шанс на спасение заключается в том, что в схватке самцы могут уничтожить друг друга или же, если победитель все же уцелеет, то, измотанный сражением, он станет легкой добычей для охранников инкубатора.

Лейн кивнул. Никаких других естественных врагов, кроме самца, сбегающего время от времени на волю, у десятиножек на планете не было. Размножаясь беспрепятственно, они могли бы заполонить трубы до отказа, истощив запасы пищи и воздуха. Кровавый и бессмысленный на первый взгляд, рейд свирепого зверя играл роль своеобразного демографического регулятора и, может быть, служил в конечном счете обитателям колоний единственной гарантией от голода и окончательного вымирания.

Тем не менее соплеменникам Марсии благодарить столь полезное создание было особенно не за что. Лишь двое из пятерых ученых, которых атака чудища застала врасплох, вообще успели проснуться. Один из уцелевших, прикрывая Марсию собственным телом, приказал ей бежать, спасаться.

Почти без ума от страха, Марсия все же совладала с собой и сумела не удариться в панику — она бросилась к шкафчику за оружием.

«Оружие! — призадумался Лейн. — Вон оно что. Узнать бы поподробнее».

А Марсия уже показывала, как все происходило дальше. Едва она успела распахнуть дверцы шкафа и дотянуться до оружия, как чудовищный клюв сомкнулся на ее бедре. Невзирая на дикую боль в разорванных мышцах, Марсия изловчилась повернуться и ткнуть стволом в зверюгу. Оружие сработало — тот рухнул как подкошенный, увлекая за собой зажатую мертвой хваткой ногу Марсии.

Здесь Лейн перебил ее, чтобы уточнить, на что похоже упомянутое оружие и каков принцип его действия. Однако выудить что-либо полезное из Марсии на эту тему не удалось. Внешне все выглядело так, будто она не вполне уразумела его интерес, но Лейн не сомневался: Марсия прекрасно все поняла. Просто не доверяла до конца, да оно и понятно. Можно ли винить ее за это? Марсия оказалась бы полной дурой, прояви беспечность в жизненно важных вопросах с такой темной личностью, как он, с неведомой и непредсказуемой для нее переменной — даже не знай о людях она ничего. Но ведь кое-что Марсии уже известно. В конце концов, авторы учебников старались недаром и уже успели сформировать ее мнение, породить предубеждение, вот она и ждет всяческих каверз. Удивительно еще, что не бросила его на погибель в трясине, а что разделила с ним хлеб и вино, казалось уж и вовсе невероятным.