Миры Филипа Фармера. Том 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - [108]

Он замахнулся и метнул мяч. Джон Кейси стоял в нарисованном для таких случаев узком квадрате. Если он выйдет оттуда — это будет позор, а Билл Яблоня сможет пройти весь путь ко второй.

Кейсилендер крепко уперся ногами, но согнул колени, готовясь отклонить тело в любую сторону.

Подача была технической ошибкой, хотя мяч краем вертящегося шипа порезал ему правое бедро.

Джон Кейси подхватил мяч и замахнулся.

Дисийские болельщики молча молились, скрестив пальцы или гладя по волосам ближайших маскоток. Кейсилендеры охрипли от крика. Пант-Эльфы, ирокуазы, флоридцы и буффальцы орали оскорбления той команде, которую больше ненавидели.

Дисиец на третьей базе вышел на край, готовый бежать к дому, если, представится случай. Кейси заметил его, но не сделал угрожающего движения.

Первый бросок он послал точно над пластиной, стараясь вызвать Билла Яблоню на длинный отбив вместо хитрости и, быть может, добиться назначения второго мяча. Четыре мяча, и Билл Яблоня может идти на первую.

Большой бэттер дисийской команды ударил по мячу в лоб. Но, как это часто бывает, удар пришелся по шипу. Мяч взлетел над дорожкой от дома к первой базе и упал посередине между ними.

Билл Яблоня запустил битой в питчера (его право) и рванулся к первой базе. На полпути ему в голову влепили мяч. И тут же с ним на полной скорости столкнулся первый бейсмен, бросившийся на перехват мяча. Билл свалился, но подскочил как резиновый, пробежал несколько шагов, свалился и проехал в сторону первой на животе.

Однако бейсмен, не поднимаясь с земли, подобрал мяч и, замахнувшись в сторону Билла Яблони, сразу же вскочил и бросил мяч в дом. Мяч чвакнул в массивную толстую перчатку кэтчера как раз перед тем, как человек на третьей базе скользнул на пластину.

Судья удалил дисийского игрока, и никто с этим не спорил. Но первый бейсмен подошел к судье и громко сообщил, что задел Билла, когда тот убегал. Так что Билл Яблоня тоже оказался выбит из игры.

Билл отрицал, что его задели.

Первый бейсмен брался доказать свою правоту. Он зацепил дисийца сбоку лодыжки шипом от мяча.

Судья заставил Билла Яблоню спустить леггинс.

— У тебя тут свежая рана, еще кровоточит, — сказал он. — Ты выбит.

— Я не выбит! — заорал Билл, брызгая табачной жвачкой судье в лицо. — У меня кровоточат два пореза на бедре, а это было в прошлом иннинге! Этот поклонник бога-отца лжет!

— А откуда ему знать, что надо глядеть на твою правую ногу, если это не он тебя зацепил? — заорал судья в ответ. — Судья тут я, и я говорю, что ты выбит! Вон с поля! ОУТ! — повторил он по-дисийски.

Это решение не очень хорошо было принято дисийскими болельщиками. Они заулюлюкали, и над толпой понеслось бессмертное «Судью на мыло!»

Карел побледнел, но с места не сдвинулся. К несчастью, его храбрость и упорство сослужили ему плохую службу, поскольку толпа ворвалась на стадион и повесила его за шею на ближайшей перекладине. Потом толпа набросилась на команду кейсилендеров. Они могли бы погибнуть под бешеными ударами, но в дело вмешалась манхэттенская полиция, успокоившая особо активных ударами мечей плашмя. Они даже успели обрезать веревку, на которой повесили карела, раньше чем тот задохнулся.

Тем временем кейсилендские болельщики бросились на выручку своей команде. До игроков они не добрались, но схлестнулись с дисийскими фанами.

Какое-то время Стэгг наблюдал за схваткой. Сначала он подумал было прыгнуть в гущу свалки, рассыпая налево и направо удары чудовищных кулаков — в нем закипела жажда крови. Он уже поднялся было, чтобы прыгнуть в бушевавшую под ним толпу, но тут на него обрушилась волна женщин, тоже возбужденных дракой, но на другой манер.

X

Последнюю ночь Черчилль плохо спал. У него перед глазами стояло экзальтированное лицо Робин, когда она сказала, Что надеется понести ребенка от Солнце-героя.

В первую очередь он ругал самого себя: не сообразил, что она окажется среди сотни девственниц, дебютировавших в ночь торжеств. Она была слишком красива, а ее отец — слишком влиятелен, чтобы ее обошли.

Он извинял себя тем, что мало знал о дисийской культуре. Его собственное отношение было слишком окрашено моралью его времени. Он относился к ней как к девушке начала двадцать первого столетия.

Он клял себя за то, что влюбился в Робин. Это было достойно двадцатилетнего юнца, а не тридцатидвухлетнего — даже восьмисоттридцатидвухлетнего — мужчины. Человека, пролетевшего тысячи миллионов миль межзвездных пространств и сделавшего звезды своим владением. Влюбиться в восемнадцатилетнюю девчонку, знавшую лишь маленький кусочек Земли в течение крошечной доли времени!

Но Черчилль был практичен, а факт оставался фактом: он хотел получить в жены Робин Витроу — по крайней мере пока не был огорошен ее вчерашним заявлением.

Какое-то время он ненавидел Питера Стэгга. Черчилль всегда слегка завидовал капитану — ведь тот был не только высок и красив, но и занимал должность, которую, как чувствовал Черчилль, он сам вполне был бы способен занять. Ему нравился Стэгг, и он уважал его, но, будучи честным с самим собой, знал, что завидует капитану.

Знать, что Стэгг, как обычно, победил его и здесь, было почти невыносимо. Всегда этот Стэгг оказывался первым.