Миры «если» - [4]

— А ты, отец, имеешь о нем понятие?

— Разумеется, — сурово ответил он. — Несомненно, имею. Время, — сказал он тоном оракула, — это деньги.

Ну как можно спорить с такими взглядами?

Впрочем, его слова обижали, особенно, если вспомнить о «Байкале». Может, я и опаздываю, но разве мое присутствие на борту могло предотвратить катастрофу? В некотором смысле я становился ответственным за смерть тех сотен пассажиров и членов экипажа, которых не удалось спасти. Эта мысль мне совсем не нравилась.

Конечно, если бы они подождали меня еще пять минут, или если бы я успел вовремя, и корабль улетел по расписанию, а не с опозданием на пять минут, или если…

Если! Слово это напомнило мне ван Мандерпутца и его субъюнктивизор — миры «если», странные, нереальные миры, существовавшие вне действительности, не в прошлом и не в будущем, а сейчас и все-таки вне времени. Где-то среди этих эфирных бесконечностей была одна, представляющая мир, возникший, если бы я успел на лайнер. Нужно было только позвонить ван Мандерпутцу, договориться с ним, а потом — просто проверить.

Однако это было нелегкое решение. Скажем, оказалось бы, что я виноват — разумеется, не перед законом, здесь не было признаков преступной небрежности или чего-то подобного, и даже не морально ответственен, поскольку никоим образом не мог тогда предвидеть, что мое присутствие или отсутствие могут так существенно повлиять на жизнь и смерть пассажиров. Это была просто ответственность, и все же я не хотел этого знать.

Точно так же не хотел я и оставаться в неведении. Неуверенность тоже мучительна и не менее болезненна, чем муки совести. Может, я сохраню больше нервов, если узнаю, что отвечаю за катастрофу, чем если буду засорять голову напрасными сомнениями и ненужными укорами. Короче говоря, я схватил видеофон, соединился с университетом и наконец увидел перед собой широкое веселое интеллигентное лицо ван Мандерпутца, которого позвали к аппарату с утренней лекции.

Еще чуть-чуть, и я успел бы на встречу с профессором вечером следующего дня. Я приехал бы вовремя, не попадись мне глупый полицейский, обязательно хотевший влепить мне штраф за превышение скорости. Так или иначе, но ван Мандерпутц был потрясен.

— Ого! — воскликнул он. — Ты застал меня просто чудом. Я хотел пойти в клуб, потому что ждал тебя не раньше чем через час. Ты опоздал всего на десять минут.

Я игнорировал это замечание.

— Профессор, мне нужно воспользоваться вашим… гм… вашим субьюнктивизором.

— Что? Ах вот как. Тебе повезло, я как раз собирался его разобрать.

— Разобрать? Зачем?

— Он выполнил свою задачу: дал толчок идее гораздо более важной, чем сам. Мне нужно место, которое он занимает.

— А что это за идея, конечно, если мой вопрос не слишком бестактен?

— Нет, не слишком. И ты, и мир, с нетерпением ждущий этого, можете все узнать, но ты услышишь об этом из уст самого автора. Это ни много, ни мало автобиография ван Мандерпутца. — Он сделал драматическую паузу.

— Ваша автобиография? — Я вытаращил на него глаза.

— Да. Мир нуждается в ней, хотя, возможно, этого и не знает. Я подробно опишу всю свою жизнь и работу, предстану перед всеми как человек, ответственный за то, что Тихоокеанская Война 2004 года продолжалась три года.

— Вы?

— И никто другой. Не будь я тогда лояльным голландским гражданином, сохраняющим нейтралитет, вражеские силы были бы уничтожены в течение трех месяцев, а не трех лет. Об этом мне сказал субьюнктивизор: я изобрел бы устройство для прогнозирования шансов каждого сражения; ван Мандерпутц убрал бы элемент неуверенности из искусства ведения войны. — Он торжественно поклонился. — Такова моя идея — автобиография ван Мандерпутца. Что ты об этом думаешь?

Я наконец собрался с мыслями.

— Это… это великолепно! Я сам куплю один экземпляр. Даже несколько — я разошлю их знакомым.

— А я, — ван Мандерпутц стал вдруг многословным, — подпишу тебе твой экземпляр, и он станет бесценным. Я напишу какую-нибудь подходящую сентенцию, что-нибудь вроде: «Magnificus sed non superbus». «Великий, но не надменный». Это очень хорошо определяет ван Мандерпутца, который, несмотря на свре величие, человек простой, скромный и вовсе не заносчивый. Разве нет?

— Великолепно! Это очень точное определение вашей личности. Но… нельзя ли мне увидеть ваш субьюнктивизор, пока вы его не разобрали, чтобы освободить место для такого важного дела?

— Ага! Ты хочешь что-то проверить?

— Да, господин профессор. Вы помните катастрофу «Байкала» неделю или две назад? На этом лайнере я должен был лететь в Москву. Немного не хватило, чтобы я успел. — И я рассказал ему обо всем, что произошло.

— Гммм! — буркнул он. — Хочешь узнать, что случилось бы, если бы ты успел? Я вижу несколько возможностей. Среди миров «если» есть такой, который стал бы реален, успей ты на борт лайнера, такой, который предполагает, что корабль ждал, пока ты доедешь, и такой, который зависит от твоего приезда в течение этих пяти минут, которые они ждали. Какой из них тебя интересует?

— Последний. — Этот вариант казался мне самым правдоподобным. В конце концов нельзя было ожидать, чтобы Диксон Уэллс прибыл куда-либо вовремя, а что касается второй возможности, то они меня не дождались, и это некоторым образом снимало с меня бремя ответственности за происшедшее.