Миры Альфреда Бестера. Том 2 - [14]

Там сделается ваша плоть землею,

Как и желанье, что владеет мною.

— Не надо, — сказал Уинтер. — Пожалуйста, не надо.

— Почему не надо? Ты что, все еще стесняешься?

— Нет, просто я… я не этого ожидал.

— Конечно, не этого. Ты же маори, дикарь, настоящий мужчина. А вот на этот раз я сама буду к тебе приставать. — Кофточка улетела в сторону. — Сколько, по твоему мнению, может ждать девушка? До самой смерти, что ли?

— Ни себе хрена! — восхищенно воскликнул Уинтер. — Да тебя хоть на нос парусника приколачивай!

— Да, — серьезно согласилась Деми. — У меня даже прозвище такое — Чайный Клиппер.

— Ты что, террористка из организации «Свободу девственницам»?

— А чего спрашивать, — рассмеялась она. — Лучше взять да выяснить. Давай, Роуг.

Деми рывком подняла Уинтера с дивана и потащила в спальню, на ходу сдирая с него одежду.

Всю силу, юность, пыл неудержимый

Сплетем в один клубок нерасторжимый

И продеремся в ярости борьбы

Через железные врата судьбы.

И пусть мы солнце в небе не стреножим —

Зато пустить его галопом сможем!

Но ей оказалось под силу и это — остановить солнце над лишенном времени чистилище любви. Она казалась сотней женщин с сотнями рук и ртов. Она была негритянкой с толстыми губами, которые обхватывали, поглощали его, с высокими, крепкими ягодицами, которые сжимали его, как клещи. Она была девственницей из Новой Англии — тоненькой, белокурой и беспомощной, но дрожащей от счастья.

Она наполняла его уши жадным, ненасытным воркованием — и в то же время ее рты извлекали арпеджио из его кожи и пили их. Она была дикой, из какого-то иного мира тварью, гортанно вопившей, когда он по-зверски же овладевал ею. В какое-то мгновение она стала надувной пластиковой куклой, то пищавшей, то гудевшей, наподобие игрового автомата. Она была жесткой и нежной, требовательной и бесконечно покорной и всегда — неожиданной.

И она вызывала у него странные, чудовищные видения. Его словно стегали кнутом, распинали, рвали на дыбе и четвертовали, клеймили добела раскаленным железом. Ему казалось, что он видит ее и себя — невероятно сплетенных — в увеличивающих зеркалах. Он пришел в ужас, услышав громкий стук в дверь и той же дверью приглушенные голоса, выкрикивавшие непонятные угрозы. Его чресла превратились в бесконечно извергающийся вулкан. И все это время ему казалось, что они ведут с ней легкую, блестящую беседу за икрой и шампанским — в качестве эротической прелюдии, чтобы возлечь потом перед зажженным камином и впервые предаться любви.

Энергия

Я все больше и больше прихожу к убеждению, что человек — существо опасное и что власть болезненно увлекает своих обладателей, без различия — принадлежит она многим или немногим.

Эбигайл Адамс

Уинтер поднялся с японской кровати, бесшумно прошел в гостиную и уселся на диван, закинув ноги на кофейный столик. Он напряженно думал, стараясь разобраться в структуре событий.

Получасом позднее появилась Деми — вновь стройная, белокурая и чуть раскосая. Одернув на себе одну из рубашек хозяина дома, выполнявшую роль кургузого домашнего халата, девушка уселась по другую сторону кофейного столика прямо на пол и посмотрела на Роуга снизу вверх.

— Я тебя люблю, — прошептала она. — Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю.

Некоторое время Уинтер молчал, затем судорожно вздохнул.

— Ты — титанианка. — Он не спрашивал, а констатировал факт.

Деми помолчала, примерно столько же, сколько и он, а затем кивнула.

— Разве это что-нибудь меняет?

— Не знаю. Я… Ты первая титанианка, с которой я встретился.

— В постели?

— Вообще, где угодно.

— Ты уверен?

— Н-нет. Пожалуй, я не могу быть уверен. Никто не может.

— Не может.

— А ты сама способна уверенно распознать своих?

— Ты имеешь в виду всякие там таинственные приметы вроде секретных масонских знаков? Нет, но…

— Но что?

— Но мы можем узнать друг друга, если начнем говорить на своем языке.

— А как звучит титанианский? Я его слышал когда-нибудь?

— Возможно. Тут не так все просто. Понимаешь, титанианцы общаются совсем иначе, чем остальные.

— Иначе?

— Не звуками и не жестами.

— А как же? Телепатия?

— Нет, мы говорим химически.

— Что?

— У нас химический язык — запахи, вкусовые ощущения, ощущения на поверхности кожи и в глубине тела.

— Что-то ты мне плетешь.

— Ни в коем случае. Это — очень исхищренный язык, где все выражается вариациями интенсивности и сочетаниями.

— Знаешь, я что-то даже не верю.

— Тебе это чуждо, вот и не веришь. Сейчас я буду говорить химически. Готов воспринимать?

— Давай.

— Так что? — спросила Деми после нескольких секунд полного молчания.

— Ничего.

— Чувствуешь какой-нибудь запах? вкус? Вообще что-нибудь?

— Ничего.

— Вообще никаких ощущений?

— Только растущее убеждение, что все это просто жульническая уловка, смысл которой… Нет. Подожди. Надо по-честному. На какой-то момент мне показалось, что я вижу нечто вроде солнечного диска, вроде этих моих шрамов.

— Ну вот! — широко улыбнулась Деми. — Ты все-таки слышал меня, однако все это настолько чуждо тебе и незнакомо, что мозгу приходится переводить принимаемый сигнал на язык привычных символов.

— Ты действительно сказала мне нечто, чему соответствует зрительный образ солнечного диска?