Миртала - [51]
Форум пылал. Сверкающее небо лило свет на храмы, дворцы и курии рыночной площади, носившей, собственно, имя Форум Цивилис, то есть «гражданская площадь»; на солнцепеке ослепительно сверкали несметные, бесценные богатства, разложенные на специально построенных настилах. Это была выставленная на всеобщее обозрение государственная сокровищница: собрание трофеев, добытых в победоносных войнах, и ценности, собранные жадностью, тщеславием или художественными пристрастиями предыдущих императоров. Наверху, над этими настилами, как и вокруг Форума, у стен, ворот и портиков, военные стяги высоко подняли в воздух украшавших их орлов, звезды, сплетения змей и громадные, казалось, кому-то грозящие руки. Внизу пестрая, на много отдельных группок разбитая толпа смотрела на это скопление богатств, наполнявшее ее чувством бесконечной гордости. Сотни горящих глаз скользили по столам, уставленным золотой посудой и осыпанным драгоценными каменьями; по ложам в форме львов, лебедей или павлинов, инкрустированным слоновой костью, серебром и алмазами; по шахматному полю, сделанному из двух алмазных досок; по отлитым из серебра и золота статуям богов, императоров и славных полководцев; по коронам, сплетенным из жемчуга; по большому гроту, который, словно обильной росой, был осыпан жемчугом; но главным образом — по пригорку, вдоль склонов которого вились виноградные лозы, росли яблони с листьями и плодами и бежали, будто живые, в охотничьей погоне олени, львы и собаки.
Эти и подобные им диковинки и драгоценности уже со времен Помпея и Цезаря, то есть за сто с лишним лет, постепенно собирались в римской казне, очаровывали взор и тешили души римлян. Но сегодня на Форуме среди прочих настилов возвышался один, он привлекал к себе народ, потому что на нем были выставлены те предметы, которые были пока еще малоизвестны, всего лишь несколько лет как привезенные в Рим после последнего победоносного похода. Последней громкой победой было безоговорочное и окончательное покорение Иудеи, и без того уже давно подчинявшейся Риму, правда, в разных обстоятельствах на разных условиях. Настил, вызывавший наибольший интерес, был уставлен трофеями, которые победитель Тит привез в дар Риму из повергнутого в прах Иерусалима.
Выделявшийся среди других, он был воздвигнут вблизи нагромождения мраморных блоков, из которых как раз в это время строили триумфальную арку Тита.
Арка пока еще не была закончена, но о триумфе любовника Береники красноречиво говорили те предметы, которые народ разглядывал с наибольшим любопытством. То были предметы, которые народ, живший очень далеко отсюда, за долгие века своего существования, в течение многих поколений с любовью, тщанием, со многими трудами и надеждами украшал, возвышая то, что ему было дороже всего, что для него было самым святым: Храм Бога своего, очаг, к которому вели все дороги национальной жизни. Были там огромные ковры, многоцветные, ворсистые, бесценные; искусно расшитые накидки с драгоценными застежками; богатые меха, раскрашенные алой краской; был там огромный водосборник, сделанный из металлических зеркал; семисвечник, со сказочной щедростью увитый золотыми лилиями и осыпанный золотыми плодами… Надо всем этим, на самом верху настила, под блеском солнечных лучей стояло красочное, громадных размеров изображение, на котором был представлен триумфальный въезд Тита в Рим после одержанной им победы. За повозкой триумфатора теснились радостные толпы, шествовало войско победителей, тянулась вереница военнопленных — сгорбленных, бледных, полуголых, с цепями на ногах и петлями на шеях. На самом верху золотом горели буквы, составлявшие надпись: «Иудея побеждена, Иудея покорена».
Люди весело глядели на эту печальную выставку. Толстые пальцы тянулись вверх, указывая то на одно, то на другое, языки щелкали по нёбу, издавая звуки, уместные при вкушении изысканных яств; вертлявые подростки корчили рожи и всячески выказывали презрение к покоренному народу. Сильвий, ткач с Авентина, обнял за шею парфюмера Вентурия, и оба были вне себя от радости и от распиравшей их гордости. Их растолкал и растормошил протиснувшийся сквозь толпу сотник Педанус.
— Чего толкаешься, тюфяк, и людей распихиваешь? — крикнул обиженный Сильвий.
— Кувалда из каменоломни! Ты мне чуть руку не сломал! — тонким голоском поддержал приятеля модно подстриженный и благоухающий духами парфюмер.
Этим двум голосам вторил нестройный хор: за Педанусом шли другие сотники и простые вояки и немилосердно топтали ноги столпившимся своими тяжелыми, подбитыми металлом сандалиями, а сильными плечами бесцеремонно распихивали всех на своем пути. Какой-то подросток, который только что в веселом расположении духа корчил смешные рожи при виде представленной на картине группы военнопленных, обеими руками схватился за ухо и с громким плачем упал на землю. Его, мешавшегося на пути, один из солдат попотчевал оплеухой, от которой из уха несчастного мальца заструилась тонкой ниточкой кровь. Из толпы вновь полетели проклятья и ругань. Какая-то женщина, сжав в объятьях раненого мальчика, стала громко сетовать на наглость и бесцеремонность солдат, которые недавно ограбили ее мужа, садовника, везшего в Рим овощи и фрукты, а сегодня ранили ребенка…
