Миртаит из Трапезунда - [13]

– Конечно, ведь эта твоя история, Филат, самая увлекательная из всех, что я когда-либо слышала, – только шире улыбнулась мне девушка.

Все было очень просто. Скука морского путешествия из Константинополя в Трапезунд привела к тому, что Ливадин поручил мне развлекать ромейскую принцессу в качестве рассказчика. Благодаря особенностям моей памяти я дословно помнил множество историй и рассказов, то есть все, что я когда-либо слышал или читал в книгах. Кроме того, Ливадин отчаянно пытался обучить меня искусству декламации и счел долгое морское путешествие подходящим моментом для подобной практики.

По научению священников начать мне пришлось с пересказа ромейской принцессе и Элени жития святых, а именно жизнеописания нескольких несчастных женщин, которые сурово пострадали за свою веру в Иисуса Христа: их то жгли на костре, то выкалывали им глаза, то сдирали с них живьем кожу. Честно говоря, я лично находил такие истории не столько поучительными, сколько по-настоящему жуткими для ушей двух девушек, однако сопротивляться указаниям церковников никак не мог.

Только после того, как священники ослабили свой контроль и поверили в мою благонадежность, я позволил себе рассказать принцессе и Элени несколько веселых и поучительных басен Эзопа, чем вызвал первые радостные улыбки и искренний смех на девичьих лицах. Полностью осмелев, я решился декламировать поэму знаменитого древнегреческого поэта Гомера под названием «Одиссея». Прекрасно понимая, что завершить монументальное произведение за оставшееся время в пути мне не удастся, я надеялся вызвать интерес у Элени для того, чтобы по прибытии в Трапезунд иметь возможность досказать девушке о том, как Одиссею удалось вырваться из плена нимфы Калипсо и после многих лет странствий вернуться на остров Итака к любимой жене Пенелопе. О том, что и принцесса захочет узнать окончание полной невероятных приключений истории, я тогда даже не подумал.

– Мне нужно предупредить господина Ливадина, – выдавил я, готовый последовать за Элени куда угодно.

– Пожалуйста, не делай этого. Просто пойдем со мной. Твой господин, как священник, способен испортить любое веселье, – с наигранным укором посмотрела на меня девушка.

Я последовал за Элени. Девушка уверенно повела меня по дворцовым коридорам. После этого, поднявшись по длинной лестнице наверх, мы, никем не замеченные, миновали несколько богато украшенных залов и оказались в небольшом саду, разбитом на дворцовой крыше. Пройдя мимо живописного фонтанчика с фигурой женщины, что держала кувшин над своей головой, мы вошли в комнату и остановились.

Плавным движением руки Элени попросила соблюдать тишину и оставила меня одного в незнакомой комнате. Я осмотрелся. Комната была обставлена с кричащей роскошью, способной поразить любое, даже самое смелое воображение. Стены, окна и двери вокруг меня были увешаны дорогими шелковыми и парчовыми тканями, а мраморный пол устилали яркие по цветовой гамме и мягкие на ощупь персидские ковры. Резная мебель: столы, стулья, кресла, сундуки и огромный диван, утопающий во множестве подушек разных форм и размеров, были инкрустированы драгоценными металлами и редкими породами камней.

Только теперь ко мне пришло осознание того, что я нахожусь на женской половине дворца в покоях ромейской принцессы и, судя по всему, тайно. Невольно я вздрогнул. Я не был евнухом и становиться им в случае, если меня здесь обнаружат, не собирался. Словно загнанный в ловушку зверь, я начал прислушиваться к каждому звуку, нервно теребя рукав своей одежды.

Вдруг на пол упала бусина, пришитая к рукаву моей туники, а за ней – еще одна. Обе бусины ударились о мраморный пол, издали приглушенный, надтреснутый звук и закатились под большой, окованный серебром сундук, стоящий на высоких резных ножках справа от меня. Недолго думая, я нырнул вниз, и в момент, когда было почти дотянулся до самой крупной из бусин, до меня донеслись чуть слышные шаги и негромкие голоса. Не желая обнаружить себя в месте, где меня ни при каких обстоятельствах быть не должно, я быстро перевернулся на бок и отполз за ширму, которая стояла в двух шагах от злосчастного сундука.

Я замер. Мое сердце бешено колотилось.

Ровный голос кого-то из слуг принцессы, может быть, даже евнуха, судьбы которого я так жаждал избежать, становился все более громким, и я сумел расслышать последние, произнесенные им слова:

– Господа, соблаговолите ожидать в гостевой комнате. Ее Высочество милостиво приняла вашу нижайшую просьбу об аудиенции и скоро выйдет к вам.

Услышав звук удаляющихся шагов, я осторожно выглянул из своего укрытия. Двое мужчин, одетые в длинные кафтаны черного и темно-синего цвета, стояли ко мне спиной. Тот, что был в черном одеянии, держал в руках красивую серебряную шкатулку, которую, как только слуга принцессы удалился из комнаты, он положил на маленький стол возле себя. Бережно откинув крышку, мужчина достал чашу, которая показалась мне не иначе как истинным произведением искусства.

Чаша напоминала кубок или даже церковный потир40, используемый священниками при совершении таинства евхаристии41