Мировые загадки сегодня - [39]

Чем? Или кем? Немецкий биолог Ганс Дриш приписал управляющую и регулирующую способность, свойственную живому организму, специальной нематериальной, а поэтому сверхъестественной жизненной силе — энтелехии. В переводе с греческого этот термин означает овладение чем-то законченным, наиболее совершенным. Термин применялся еще Аристотелем для обозначения силы, обладающей способностью придавать инертной и косной материи формы реальных вещей.

Как видите, Ганс Дриш, как и другие виталисты XIX–XX веков, признав «животворящее» понятие энтелехии, фактически возвратился к IV веку до нашей эры… И даже, пожалуй, в доаристотелевские времена, ибо в отличие от Дриша Аристотель понимал энтелехию просто как целеустремленность, как активное начало, превращающее возможность в действительность.

Теперь наступила пора вспомнить об Эрнсте Геккеле, которого мы оставили штудирующим «безумную книгу» Чарлза Дарвина. Это был год, когда «счастливчик» Пуше «научно» утвердил сверхъестественную жизненную силу, «окончательно посрамив материалистов». Мы только что видели: неоспоримые опыты Пастера развенчали сказку о самозарождении жизни, а заодно и все небрежные, методологически не продуманные исследования Пуше. Но это было позже. Через три года. А пока в ноябрьские вечера Эрнст Геккель вчитывался в страницы «Происхождения видов», и перед его мысленным взором проносились десятилетия, века, эры… Он видел меняющийся мир. Организмы усложняются, становятся все «работоспособней», лучше приспосабливаются к окружающей среде. Иногда при этом происходит упрощение структуры организмов, но они, одновременно, становятся более надежными и совершенными.

Прогресс живого идет не только вверх и «вглубь» — по ступеням совершенства, — но и как бы в стороны. Великое древо жизни кустится, дает все новые и новые ветви.

В следующую за археозойской, в так называемую протерозойскую эру, начавшуюся около 2 миллиардов лет назад и продолжавшуюся 1 миллиард 300 миллионов лет, часть простейших организмов в процессе эволюции развивается в кишечнополостных, червей, ракообразных и различных моллюсковых животных. Потом, в палеозойскую эру, некоторые организмы предыдущей эры развиваются в панцирных рыб, затем в первые земноводные существа вроде лабиринтодонтов и древних родственников крокодилов — котилозавров. В этот же период образуются первые виды пресмыкающихся. А следующая, мезозойская, эра на протяжении своих 250 миллионов лет была царством пресмыкающихся. Именно в ней жили огромные динозавры, летающие зубатые рептилии и обитатели морей — хищные ихтиозавры. Последний, меловой период этой эры дал земле всем вам известных крокодилов, ящериц и черепах. Но миллионы лет раньше, еще в юрском периоде этой эры, среди земноводных и сухопутных рептилий начинают зарождаться более близкие нам «родственники» — первые млекопитающие. Свое развитие они получили за последние 60–70 миллионов лет в длящейся по сегодняшний день кайнозойской эре.

Темпы эволюции за отрезок времени между древнейшей архейской эрой и современной кайнозойской возросли, грубо говоря, в 20 раз (1600 миллионов лет и 60–70 миллионов)! На протяжении кайнозойской эры успевают сложиться все многочисленные группы современных животных, и наконец в начале четвертичного периода (а может быть, и в конце третичного) появляется человек.

Прочитав книгу Дарвина «Происхождение видов», Эрнст Геккель написал: «Бессмертная заслуга… принадлежит великому английскому естествоведу Чарльзу Дарвину; в 1859 г. он поставил на прочное основание… теорию происхождения… Так нам дарован был ключ к разрешению „проблемы всех проблем“, великой загадки Вселенной, к познанию „места человека в природе“ и его естественного происхождения».

Так думал, конечно, не один Эрнст Геккель, хотя он и стал наиболее боевым популяризатором и активным научным продолжателем Дарвина. Было много других ученых, которые смогли преодолеть путаницу идеализма и достойно оценить работу великого англичанина. В частности, русские ученые братья Ковалевские, И. И. Мечников и К. А. Тимирязев внесли весомый вклад в дальнейшее развитие эволюционного учения.

Теория Чарлза Дарвина и опыты Луи Пастера нанесли сокрушительный удар по религиозным представлениям. Собственно говоря, здесь неуместно слово «удар», ибо речь идет не о каком-то частном поражении христианских богословов и их идейных союзников из разноликого стана идеалистов. Нет, не отдельный, пусть и сильный удар, не какое-нибудь очередное разоблачение святого «чуда», вроде «плачущей» иконы, жульнического фокуса, или обнаружение новых несоответствий в текстах Библии.

Тут все сложней и, так сказать, капитальней. Дарвин, Пастер, а затем их последователи неопровержимо показали всему свету, что жизнь не зарождается случайно. Организмы проходят сложный и очень длительный путь эволюционного совершенствования. Тем самым рушилась сама основа, сердцевина той части религиозного мировоззрения, которая покоится на положении о возникновении всего мира живых существ по воле бога и его неизменности.

Эволюционное учение и крах теории внезапного самозарождения жизни были величайшим триумфом человеческого познания. Но оставался открытым вопрос: как все-таки возникла жизнь? От кого произошли первые простейшие организмы архейской эры? И другой вопрос: а был ли один предок всего живого, из которого, как из могучего ствола, разрослись разнообразные «ветви жизни».