Мировой кризис. Восток и запад в новом веке - [37]

Любой может быть русским. Но не любой сможет. Мы откроем дорогу домой, в наше государство, в нашу империю всем русским, куда бы их ни забросила историческая судьба, всем, кто не утратил стремления быть русским. Нам нужно все только настоящее, только сущее. Нам нужна истина. Нам нужны история и традиция. Поэтому мы выживем, а они нет. Никакой идеологии. Только Родина.

Однако тот факт, что мы как политическая нация без иллюзий будем ясно понимать расистскую основу западной идеологии (а мы этого пока до конца не понимаем), еще не дает нам ответа на вопрос: а как мы можем противостоять этой расистской агрессии, что представляет собой наше стратегическое выживание? Расовое превосходство выражается в превосходстве военно-техническом, но создается не только и не столько с помощью последнего. Мы можем сколько угодно жаловаться на сверхвласть, но если мы ей завидуем, то давайте сначала спросим себя: что и когда мы делали для ее обретения?

Мы боролись за сверхвласть в советский период, то есть менее ста лет, и добиться ее мы пытались, продвигая по миру социальный проект социализма и религию коммунизма. Но социальное вторично по отношению к деятельности, как утверждает русская постмарксистская метафизика деятельности (Щедровицкий). Англичане и принявшие от них эстафету американцы три столетия организовывали мировую торговлю, мировую индустрию и вообще мировую экономику как монетизацию и подчинение власти денег не только хозяйственных, но и вообще любых других (Зиновьев) общественных отношений. Этим англичане победили и испанцев с португальцами, начавших свое завоевание планеты минимум на сто лет раньше, но проводивших только обращение в католическую веру, заселение и прямое ограбление Нового Света. Сверхвласть британской политической культуры вытекает из ее деятельностной активности.

Согласившись с навязанным типом деятельности («экономическое развитие» – бесспорно принятый нами не просто европейский, а именно британо-американский цивилизационный ориентир), мы оказываемся уже в проигрыше, конкурируя всего лишь за социальную форму реализации этого типа деятельности, за вторичную действительность. Если британская политическая культура организовала деятельность планетарного масштаба, то неудивительно, что она же и управляет этой деятельностью. Управление деятельностью – вот основа сверхвласти, игнорирующей границы государств, превращающей сами государства из предельной формы и рамки для власти в ее средство.

Мы не можем здесь обойтись без постановки целей. Попытка просто «убежать» от сверхвласти стратегически проигрышна.

Во-первых, насколько далеко и как именно мы хотим следовать тенденции экономизации всего, чем занят социум? Ведь именно тотальная экономизация всех общественных отношений лежит в основе собственно экономической составляющей мирового кризиса. Это называется «экономическим ростом». Под него осуществляется мировая эмиссия доллара. Центр тяжести экономической активности тем самым уже не лежит в области хозяйства, экономика теряет и утрачивает свое хозяйственное ядро. В то время экономика как денежное управление общественными отношениями нужна в первую очередь именно для организации хозяйства и, по большому счету, ни для чего больше. Именно в экономической организации хозяйства у нас самые большие проблемы, а мы пытаемся экономизировать то, что вовсе не должно быть экономизировано – сферу воспроизводства человека.

Во-вторых: хотим ли мы отобрать у «british people» сверхвласть, либо лишить их этой функции, или же мы хотим и должны разрушить сверхвласть как таковую? Если рассматривать функцию сверхвласти как функцию управления глобальной деятельностью, то, прежде всего, нужно учесть, что управленческая деятельность развивается через расщепление инстанции управления на множество не подчиненных друг другу инстанций, на гетерархию управленческой деятельности. Здесь нет аналогии с административными системами, которые могут строиться только на основе единоначалия. Какую роль в гетерархии управления миром можем и хотим занять мы, если таковое управление неизбежно?

Если термин «многополярный мир» и имеет смысл, то это не мир анархии или борьбы многих игроков друг с другом, а мир сверхвласти, распределенной между политическими нациями англосаксонской (островной), континентальной (русско-немецкой) и азиатской (китайской) культур. Мы можем войти в этот мир, только интегрировав континент до границы с Китаем. Из этого должна вытекать наша дальнейшая политика.

Таким образом, даже если мир сверхвласти не рухнет, если мы не сможем остаться континентальной империей, суверенной в своих границах, наше место в мировой системе сверхвласти все равно будет основано на нашей ведущей роли на континенте.

Что бы мы ни предприняли дальше в мире, где начинает разрушаться сверхвласть англосаксонской политической культуры, мы должны опираться на свою реальную историческую идентичность. Прекратив собственную культурную американизацию (а только она есть действительное содержание перестройки 1985–1991 годов и демократизации 1992–1999 годов), было бы очень глупо удариться вместо этого в поиск своих «азиатских» корней. Концепция «Россия – не Европа» ничего, кроме вреда, нам не принесет. В сущности, это то же самое, что и проамериканская идеология бывшего президента Украины Кучмы по формуле «Украина – не Россия». То, что авторы оправдываются и «напоминают» вторую часть концепта, что «Россия и не Азия», никак не спасает положения.